То самое чувство

На дороге из бетонных плит, выложенных посреди густого, очень красивого, леса, подпрыгивая на каждом стыке, Никита замечает, что у "Форда" спустило шину. Запаска в его багажнике имеется, а вот специальный ключ, кажется, он назвал его "балонный", он найти так и не смог, хотя был уверен, что он у него есть.

– Папа, что ли, взял? – пытался решить он эту загадку.

И, позвонив отцу, выяснил, что тот действительно брал из его машины этот ключ, потому что свой оставлял рабочим на стройке, и забыл положить на место. Точнее, забыл, что он не его, и убрал "на место", к своим инструментам.

– Прикольно, – заключает Никита, положив трубку, и приступает к накачиванию спустившего колеса ручным, точнее, ножным насосом.

– А электрического насоса у тебя нет?

– Нет. Опять спасибо папе, – с некоторой издевкой произносит он, и я остерегаюсь уточнять причину. Нет и нет.

Тем более, мне даже лучше, если к его бабушке мы приедем попозже – пробудем у нее меньше времени. Несмотря на слова Никиты и греющее душу признание моего статуса, я опасаюсь этого внепланового знакомства. Будто знаю, что оно не пройдет гладко. "Задницей чувствую", как сказала бы Виолетка ("задница" – ее слово-паразит), и оказываюсь права.

В пусть не элитный, но очень приличный на мой неискушенный взгляд, закрытый коттеджный поселок, не имеющий ничего общего с дачей в ее общепринятом понимании, мы приезжаем спустя примерно час. Въехав за автоматические ворота, Никита выходит из машины и идет доставать из багажника пакеты с покупками – мы заезжали по дороге в гипермаркет. Я выходить не тороплюсь. Сижу и слушаю, как он разговаривает с бабушкой. Рассказывает, что купил, передает привет от мамы и отвечает на вопросы о своих успехах в учебе. Я надеюсь, что, выполнив все поручения, он вернется, и мы тихо-мирно уедем. Но нет.

– Кира, ты чего сидишь? Выходи, покажу тебе нашу дачу, – открывает Никита дверь с моей стороны и подает руку.

– Может, поедем уже? – я виновато улыбаюсь.

– Не выдумывай. Выходи.

Вздыхая, я выбираюсь из "Форда". Он ведет меня по свежевычищенной от снега дорожке к двухэтажному дому.

– Это у вас бабушка тут снег убирает? – вслух удивляюсь я.

Никита смеется.

– Вообще нет, если не ночуем здесь, то или я, или отец приезжаем каждое утро. Но если снег выпадает внепланово, то может и бабуля почистить. Ворчать потом будет до лета, но снег уберет.

Я вспоминаю, что уже давно хочу пить и прошу его принести мне стакан воды, он поднимается в дом. Приглашает и меня, но я отказываюсь, не желая встречаться с хозяйкой. Он выносит мне воду и, сообщив, что он все, что осталось только взять ключ – шину снова может спустить, и лучше сразу поменять ее на запаску, – идет за ним в деревянное сооружение на конце участка. Пообещав, что сразу после этого мы уедем.

– Ты Вика, да? – слышу за спиной и понимаю, что просчиталась – бабуля была не в доме. – А то что-то я тебя не узнаю.

– Нет, я не Вика, – оборачиваюсь на голос, мигом покраснев до кончиков ушей, и отчаянно желаю провалиться сквозь землю.

– Ой, совсем я что-то плохо видеть стала… – как-то чересчур по-старушечьи шамкает Павла Степановна.

Еще несколько минут назад, в разговоре с Никитой бабулин голос звучал довольно бодро, со стальными нотками. Это она, что, комедию передо мной разыгрывает?

– А кто же ты тогда? – спрашивает, подойдя ближе и прищуриваясь сильнее.

– Я – Кира, – мямлю и бросаю умоляющие взгляды на то ли сарай, то ли баню, в которой скрылся Никита. Мысленно прошу его поскорее вернуться и спасти меня от своей милейшей старушки.

– Что это за имя такое, Кира? Полное какое?

– Кира, полного нет, – еще тише лепечу я.

– А чего это ты тута делаешь, Кира, если ты не Вика?

Я не нахожу, что ответить, потому что сама себя постоянно об этом спрашиваю.

Вика, по всей видимости, была здесь частым гостем и сумела завоевать расположение бабушки Никиты. А значит, скорее всего, завоевала расположение и его родителей, и братьев. Мне нечего и мечтать, что я смогу быть ей достойной заменой. Ни в сердце Никиты, ни в кругу его семьи.

– Забудь про Вику, баб. Ее больше нет.

– Это как это нет? – ворчит старушка.

– Здесь нет, и никогда больше не будет. А если ты станешь грубить Кире, то и меня тоже здесь больше не будет. Ферштейн?

Я с ужасом наблюдаю за разворачивающимся передо мной диалогом. Безусловно, мне приятно, что Никита заступился за меня, но то, что из-за меня он сейчас ссорится с бабушкой, точно не добавит мне очков в ее глазах. И если я сразу ей чем-то не понравилась, слова Никиты только усугубят ее предубеждение против меня. Да уж, удачным первое знакомство с его семьей не назовешь.

– Хорошо, – неожиданно идет на попятную Павла Степановна и добавляет что-то по-немецки.

Сказать, что я удивлена, это сильно недооценить глубину моих эмоций.

– Если еще что-то понадобится, звони, – примирительно говорит ей внук и обнимает на прощание.

– С днем рождения! – запоздало говорит она ему, и мы уходим.

Когда садимся в машину, Никита поясняет:

– Бабуля – преподаватель немецкого. Бывший, но заслуженный.