То, ушедшее лето

Все это было давно, и все это Эрик перечувствовал, пережил, передумал и поэтому нового провала не ощущал так остро, как Ренька.

А Реньку они еще за квартал узнали. Хотя — ведь было темно как же могли узнать? Но Эрик помнит — как только свернули за угол, Димка сказал:

— Едрена-матрена! Ренька маячит. Собственной персоной.

И спрыгнув с велосипедов, они убедились — Ренька.

Удивительно кстати завыли сирены. Если до этого кто-то и был на улице, то теперь наверняка не осталось уже никого.

Ренька тряслась, как в лихорадке, а факты выяснились такие: у Вали полиция, Донат и Оля не вернулись с передачи.

Итак, кто, кроме них, оказывался под ударом? Димка сказал, не задумываясь:

— Ты дуй к Ритке, мы с Ренькой к Роберту. Встретимся возле музея.

Это было логично. Но Димка не знал про Жанну. Про Жанну знали только Эрик и Донат.

Дверь открыла Элина. Слава богу, Димку она уже знала на вид и поэтому только шикнула:

— Не грохочи!

Увидев Димку на пороге комнаты, Роберт как-то упруго выбросил себя из огромного кресла и — то ли не разглядев выражение Димкиной физии, то ли заведомо оное выражение игнорируя, — поздоровался в собственном стиле:

— «Мысль» читал? Так как же? Убил он потому, что был сумасшедшим или стал сумасшедшим потому, что убил? — И посмотрел на Димку победоносно.

Походил по комнате. Стал более снисходительным.

— Ваш Леонид Андреев все-таки того… не Федор Михайлович. Тот бы такой оплошности не допустил.

— Какой еще, съел бы тебя черт, оплошности? — терпеливо, как Джек-потрошитель, спросил Димка.

Роберт сразу же замахал руками, как ветряная мельница крыльями.

— Записки пишутся в сумасшедшем доме. Дюгнулся он после убийства или до него — не знаю. В любом случае это записки сумасшедшего. Может, он вообще не убивал.

— Дистрикция, — сказал Димка. — Может, и не убивал. А теперь послушай меня. — Когда именно тебя арестуют, убей бог — не знаю, но лучше смыться сейчас. Ферштеен?

Роберт перестал расхаживать. Врос в землю, как столб, и начал переключаться. На другое напряжение.

Димка полез в карман, нащупал мятую сигарету, закурил.

— Ты куришь? — спросил Роберт, но тут же понял, что это не самое главное и задумчиво разрешил:

— Кури.

— План у тебя? — спросил Димка. — Копию снял?

— Снял.

Роберт выдвинул ящик письменного стола, вытащил два сложенных плана города, издание тридцать восьмого года, один из них протянул Димке.

— Многих арестовали?

— Позвони в гестапо, может, скажут.

— Вот чертовщина, — задумчиво сказал Роберт, — почти дожили, и на тебе… здравствуйте.

— Хламидомонада, — устало подтвердил Димка.

— Насколько я понимаю, — сказал Роберт, — бои идут где-то в районе Елгавы. И, судя по всему, наши рвутся к морю. Хотят рассечь фронт. Но как бы то ни было, а Ригу им придется брать. Имея наш план, они будут знать о каждой огневой точке. Значит, они должны этот план иметь.

— Ну и башка у тебя… Эдгар Уоллес! — и несколько подумав, добавил: — Один план гони мне. Я с ним двину на запад. С другим дуй на восток. Банзай?

— Они ведь не тронут Лину? И маму? — настороженно спросил Роберт.

— А чего их трогать? Ну, Линка чего-то там… соображала. А мама твоя вообще — ни сном, ни духом.

— Пешком или на велосипеде? Пожалуй, на велосипеде. Побыстрее ведь надо.

— Ни-ни, — сказал Димка. — На велосипедах теперь только драпают, а не едут навстречу фронту. Велосипед дашь мне, а сам дуй пешочком. В дурачка играй. К дедке-бабке иду. Слезу пускай, не стесняйся.

Из записок Реглера

…Обычно оберштурмбанфюрер непосредственного участия в операциях не принимает, но вчера он изменил своему правилу. Я поставил машину метрах в ста от шоссе, там, где начинались дюны. Оперативная группа действовала где-то поблизости.

Я опустил боковое стекло и вдруг увидел… Что бы вы думали? Три великолепных боровика! Самый большой (наверное, отец этого семейства) уже клонился от старости. Его темно-коричневая шляпка была не меньше суповой тарелки.

Я засмеялся. Это было очень неожиданно, и шеф ткнул меня в спину:

— Что с вами, Реглер?

Вместо ответа я показал ему на боровики.

— Ну и что? — сказал он. — Почему вы смеетесь?

— Простите, господин оберштурмбанфюрер, — сказал я.