«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается

Когда Алиса входила, ей пришлось ухватиться за косяк, чтобы не упасть. Дверь моталась, и надо было упереться в нее плечом, чтобы запереть на задвижку. Алиса чувствовала изнеможение, нервы были натянуты до последней степени. Она не понимала, почему Павил попросил ее выйти, о чем им было говорить друг с другом. Ее охватила тревога. Как Паруп ни старался объяснить свой поступок ревностью, она больше не верила ни одному его слову. Она успела заметить, как звериная ненависть на какой-то миг исказила лицо Парупа и — что было самым страшным — почти такое же выражение мелькнуло во взгляде Павила. Еще немного, и она осталась бы подслушивать за дверью. Однако на это она не пошла.

Алиса оторвалась от двери и шагнула вперед. Сейчас Павил выйдет ей навстречу, возьмет за руки и расскажет все.

Но он молчал, даже не пошевелился. Он сидел, навалившись грудью на стол; голова опущена, рука свисает до пола — точно как в ту ночь, когда Алиса застала его спящим.

— Что произошло, Павил? — окликнула она его. — Ну, говори же.

Дрезинь не отвечал.

Алиса посмотрела на него. Лицо, наполовину прикрытое рукой, вдруг показалось чужим. Что она знает об этом человеке? Ничего. Она ему поверила, и именно поэтому его молчание, скрытность были особенно обидны.

Алиса тронула Павила за плечо.

— В чем дело? Ответьте хотя бы! — У нее не повернулся язык еще раз обратиться к нему, как к близкому другу — Вы что, заснули?

Дрезинь не отзывался.

Нет, он не заснул. И все-таки слова Алисы, ее вопросы доходили до него как сквозь сон.

Гораздо громче и назойливей звучал другой, злобный голос:

«Кто из латышских коммунистов воевал в Испании?.. Кто еще из латышей сбежал из французского концлагеря?.. Кто прятал тебя в Риге?.. Кто?.. Кто?..»

…Охранка. Окна закрыты плотными шторами. Под потолком яркая лампа. В комнате только два стула. На одном он вроде бы только что сидел, но теперь лежит на полу. Его бьют — выдавай товарищей, явки. Он упрямо молчит. Он больше не ощущает боли. Гораздо мучительнее вопрос, на который надо ответить тут же, немедленно: «Кто предал? Кто?»

Снова удары. И потом все кончилось. Когда к нему вернулось сознание, оказалось, что истязателям тоже нужна была передышка. Следователь куда-то пропал. Из соседней комнаты доносится смех. И потом еще чье-то имя, имя Зайги. Смеются над Зайгой. И вдруг он снова спокоен — он знает, кто предал. Не свой. Это дело рук провокатора! И он знает, кто этот провокатор. Но товарищам на свободе это неизвестно. Необходимо предупредить товарищей. Надо добраться до Зайги, рассказать!

Вот он идет по вечерним улицам Риги под охраной агентов политического управления, вырывается, бежит. Вдогонку летят пули. Если попадут — конец. Но это его не страшит, все мысли сосредоточены на одном — надо предупредить! Пока еще не поздно!..

— Ты знаешь, кто этот негодяй? — неожиданно сказал Павил. — Паруп провокатор, агент охранки.

— А ты? А ты кто такой?

— Коммунист.

Ну, вот и сказано. Иначе нельзя. Он закурил последнюю папиросу и глубоко затянулся.

— Присядь, Алиса, я расскажу все… С самого начала.

Трудно было слушать Алисе. Провокатор… Коммунист… Чем коммунист лучше агента политического управления? Слова Павила доносились словно сквозь густой туман. Но постепенно туман начал рассеиваться. Она увидела перед собой людей, которые покидают свою родину, преодолевают сотни преград, чтобы попасть в чужую страну. И там, на чужой земле, они сражаются и умирают. Не ради своей выгоды, а чтобы помочь незнакомым товарищам, чтобы бороться за свою правду, за идею. А те, кто остались в живых, возвращаются на родину, где им грозит тюрьма. Возвращаются не ради своего блага, а чтобы помогать другим. Вот как выглядит мир, из которого пришел Павил.

Алиса подняла голову и вглядывалась в Павила, словно увидела его впервые. И тотчас, будто для контраста, в ушах раздался медоточивый голос Парупа: «Моя дорогая, прошу считать этот порыв ревности лишним доказательством любви…»

— Если бы ты знала, к каким средствам они прибегают… (Алиса снова слушала Павила.) Пришел один к Зайге…

— Это кто такая? — Вопрос Алисы прозвучал тревожнее, чем она того хотела. — Впрочем, если не желаешь, можешь не говорить.

— Зайга — дочь Цепуритиса, жена моего боевого друга… На этом они и построили свою провокацию. Этот мерзавец сказал, что он сражался в Испании… Он показал Зайге письмо от мужа.

— Письмо?

— Поддельное. Зайга не знала этого. Она доверилась, назвала кое-кого из товарищей. На следующий день меня арестовали.

— Какая низость! Но она-то как могла поверить? Ведь можно почувствовать, с каким человеком имеешь дело…

— А ты? Ты почувствовала?

И тут Алису осенила страшная догадка:

— Этот человек был…

— Да. Это был Паруп.

…Артур, казалось, окаменел. Оцепенение, в которое привели его кощунственные слова, не проходило. Долго ему еще переживать горечь тяжкого разочарования. В голове — пустота. Он был не в силах думать, не мог даже остановить диск радиолы, и тупая игла уже в который раз обегала последнюю бороздку.