«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается

— Только не Тайминь, — качает головой капитан. — По всем характеристикам он — пример дисциплинированности. Визу ему не давали по другим причинам… — Он о чем-то задумывается. — Приехал!

По булыжной набережной мечутся лучи автомобильных фар, цепляются за палубу, на миг ослепляют Акмена и Дубова, соскальзывают и несутся дальше. Машина не останавливается у трапа «Советской Латвии».

— Подозрительно, — высказывает Дубов свое беспокойство. — Пахнет провокацией… Сперва эта статья про Тайминя в газете, а теперь и сам он пропал… Если до утра не объявится, надо будет сообщить в полицию.

— О чем ты сообщишь? А если и в самом деле тут замешана женщина? Тайминь как-то рассказывал, что до сих пор любит свою невесту. Сам знаешь — он не болтун, но и то проговорился. Если эта певица — бывшая невеста Аугуста, я ни за что не ручаюсь, провалиться мне на этом месте!

— Предположим, ты прав… В таком случае он же мог предупредить нас, прислать записку, что заночует в городе… — Дубов вдруг трахает кулаком по планширю. — А что, если это западня?

— Западня? — недоумевает Акмен.

— Вот именно! Возможно, этот журналист про Тайминя знает больше, чем мы с тобой. И на этом строит свою провокацию. Надо будет обратиться к властям. И чем скорее, тем лучше!

— Чтобы потом этот тип смог высмеять меня в своей газете. Не капитан, а перепуганная нянька. — Толком не представляя себе, что предпринять и как действовать, капитан злится на самого себя.

Дубов кладет ему руку на плечо.

— Ишь ты… Переживаешь?

— А ты нет?

— Нет, капитан, во всяком случае не так, как это тебе кажется, — твердо говорит Дубов. — Я не переживаю. Я знаю своих людей. А Тайминя в особенности. Я и сегодня готов головой за него поручиться. Никогда, слышишь, никогда не поверю, что он может… К черту! Даже произносить неохота это гнусное слово, которое несколько лет тому назад лепили где надо и где не надо!

— Хоть бы знать, где он находится! — Не желая выставлять напоказ свою тревогу, капитан круто поворачивается и уходит в свою каюту. — Только не будите меня, когда Тайминь появится. — Последние слова он нарочно произносит громко, чтобы все могли слышать.

Когда жива была мать Норы, в доме Берлингов не придерживались строго распорядка дня — члены семьи приходили и уходили кто когда, и даже по воскресеньям редко случалось посидеть за столом всем вместе.

Позднее, когда во второй комнате поселился Густав — а его дежурства не совпадали с рабочим временем Берлинга, — Нора давала им еду с собой, чтобы могли поесть в море. Теперь идти было некуда, можно посидеть и за семейным столом. Однако первый же совместный завтрак превратили в подобие военного совета.

Переставив на другое место лампу, искусно сделанную в виде маяка, Нора накрывает стол в большой комнате. В одном углу — владения Эрика Берлинга: этажерка с грудой книг, бинокль, клеенчатая накидка, старые морские карты. Другой угол в распоряжении Норы: столик для рукоделия, швейная машинка, ваза с цветами у зеркала. Цветущие ветви жасмина просовываются в открытое окно. Берлинг на диване листает «Курьер Криспорта». Вдруг газета вздрагивает у него в руках, и уже в следующий момент Эрик на ногах.

— Густав! — орет он так, что Нора чуть не роняет кофейник на пол. — Густав, ты читал?

Не успев смыть с лица мыльную пену после бритья, вбегает Густав.

— «Исчез советский штурман. Не для того ли, чтобы из подполья руководить забастовкой лоцманов?» — читает вслух Берлинг. — Послушай дальше: «Как нам сообщают из достоверного источника, латышский моряк Аугуст Тайминь до сих пор не возвратился из увольнения на берег. Вчера его видели беседующим с членами забастовочного комитета, после чего он пропал без вести. Если мы вспомним у кого этот самый Тайминь нашел убежище десять лет тому назад, нетрудно будет догадаться о его сегодняшнем местонахождении. Логическим продолжением этой мысли является единственно верный вывод: если бы штурман решил навсегда отвернуться от красного рая, он пришел бы в полицию и просил предоставления ему политического убежища. Однако он устанавливает связь со своими бывшими друзьями, которым именно сейчас позарез нужен матерый агитатор и советник, необходимы деньги, а может, и еще более опасное оружие для борьбы против судовладельцев и других столпов нашего государственного правопорядка. Разумеется, еще не настало время для окончательных выводов, ибо возможны всякие случайности, однако мы надеемся, что уже в ближайших номерах газеты сможем сообщить о развязке этой темной аферы…» Нора, ты куда?

— Узнать правду. На «Советскую Латвию».

— Этого еще не хватало.

— Отец прав, — загораживает дорогу Норе Густав. — Теперь это было бы только лишним подтверждением наших «связей с Кремлем».

— Вы что, и впрямь намерены сидеть сложа руки? — Нора возмущена. — Оставить в беде старого товарища?

Берлинг пропускает обвинение мимо ушей.

— Куда Аугуст вчера вечером так скоро удрал? — задумчиво спрашивает он. — Что он мог вычитать в газете? У нас еще цел вчерашний «Курьер»?

Немного погодя входит Нора с газетой.