Тобольский узелок

- Тут в самую точку попал. Хоть каждый выходной. Ягодничать я люблю.

К вечеру Михеев уже сидел в знакомой кухонке вместе с Анисьей Тихоновной и ее сыном, запивал крепким кирпичным чаем вкусные шаньги с картошкой.

- Рыбка - это хорошее дело,- гудел неожиданным для его небольшого роста раскатистым баском сын хозяйки, Андрей Иванович, утирая полотенцем выступающий на лбу и шее обильный пот.- Я, к примеру, окуньков люблю. Рыба вкусная, что в ухе, что на сковородке. Берет, долго не думая, а вытащить нелегко - умение требуется. Леску всегда вслабину закидывай. Он - хвать, а ты не торопись тащить, подай ему запас лески-то, ужо когда натянет, тогда и тащи - твой будет. Лови в тихих местах, у обрывистых берегов, где коряг много, по дну он там, шельмец, держится.

Михеев и в самом деле с интересом слушал рассказы бывалого рыбака.

- А сетью брать рыбку не любите? Улов-то сразу какой!

- Сеть не люблю. Это дело промысловое или там компанейское. Ну - улов большой, ну и что? Мне ни к чему, нам с маманей ведерка хватит. Зато посидишь в свое удовольствие на бережку, ветерком свежим речным подышишь, думку свою подумаешь - таково хорошо. А сеть не по мне, не уважаю. Не любительское это дело, тут всегда жадностью пахнет.

Он на минуту задумался о чем-то и, опрокинув чашку на блюдце вверх дном, обратился к матери*

- А знаете, маманя, нашелся ведь хозяин тех сетей. И не угадаете кто. Хозяин дома сего!

- Да ну, скажи пожалуйста,- удивилась Анисья Тихоновна.

- Каких сетей? - полюбопытствовал Михеев,

Андрей Иванович не спеша скрутил цигарку и пыхнул в сторону форточки дымом.

- Да было тут дело такое. Заявляется к нам в милицию человек. Так и так, говорит, охотился в тайге и обнаружил замаскированную землянку. Вскрыл. А там сети, в промасленную парусину завернутые, добротные, норвежские, и мотор с баркаса, тоже надежно упакованный. Заподозрили хищение, было такое дело года два назад на рыбной пристани. Но пристанское начальство не признало добро своим. Стали искать, чье. И - никаких следов. Словно черти лесные заховали. И вот только вчера один старикан вспомнил: томиловское, говорит, это. И Томилова знаю, жила, говорит, мужик что надо. Когда удирал из Тобольска, схоронил до случая. А теперь, говорят, в Казани плотничает, видел его там кто-то из наших. А Томилов - этот тот самый, кому дом принадлежал, где мы сейчас живем.

- Томилов? - переспросил Михеев, привычно пропуская чем-то знакомую фамилию сквозь фильтр памяти. Он уже почти не слушал продолжавшего свои рыбацкие байки Андрея Ивановича, сосредоточенно думая о своем. И вот - стоп! Нашел.

Дождавшись паузы и притворно зевнув, он пожелал хозяевам покойной ночи и, закрыв за собой дверь, бросился к чемодану, где лежала тетрадь с только ему одному понятными записями.

Так и есть. Томилов - это тот единственный из знакомых Мезенцевой, которого она не захотела признать знакомым.

Даже, кажется, более чем просто знакомый. Тобольский узелок чуть-чуть послабел.

- Скажи-ка ты мне, пожалуйста, адрес той самой древней старушки, у которой, помнишь, опорки совсем худые были. Келейница-то игуменьи… Агния, кажется,- попросил он на другой день Саидова.

- На, возьми,- подал ему Саидов адрес, порывшись в бумагах.- Что тебе еще от нее понадобилось? Взять с нее, ровно мы с тобой все взяли. Впрочем, твое дело. Может, вызвать сюда?

- Нет, что ты, не надо. Я - так. В гости.- И Михеев похлопал рукой по лежавшей на коленях обувной коробке.

- Задобрить хочешь?

- Жалко ведь - старуха. Ноги больные. А я не разорюсь как-нибудь.

Бабку Агнию он нашел на одной из окраин Тобольска, в махоньком двухоконном домишке, подслеповато глядевшем в переулок из-за кустов калины.

- Ты, Дементий, что ли? - откликнулась она из-за ситцевой занавески за печкой, скрывающей кровать, в ответ на приветствие вошедшего в избу Михеева.- Не пришла еще хозяйка, гудка не было. Зайди после. А я вот занемогла, ноги к погоде ломит, спасу нет. Ох, не берет меня бог. Сама мучаюсь, людей мучаю…

- Як вам, бабушка,- сказал погромче Михеев, тщательно вытирая ноги и хмуро оглядывая немудрящую внутренность избы.

- Сейчас, ино, встану. Погоди.

- Да вы лежите,- подошел к кровати Михеев.

Но старуха уже села, откинув занавеску.

- А, начальничек,- узнала она.- Доброго здоровья. Помню тебя. Хорошо обошлись со старухой, извозчика дали. Ни в жизнь не езживала на таком. Спасибо. А то мне, старой, долго бы плестись до дому… Чего пожаловал?

- Хочу спросить, бабушка. Не обо всем тогда переговорили,- начал Михеев.- Когда игуменья умерла, вы в тот день безотлучно при ней были?

- Безотлучно, батюшка, безотлучно. Куда мне было отлучаться?

- Не помните ли, кто в тот день побывал у игуменьи?

- Дело давнее, где упомнить всех-то…

- А что, много перебывало? Очень это важно, бабушка, знать. Вспомните, пожалуйста.

Старуха задумалась, опустив голову. Потом, подняв слезящиеся глаза на Михеева, расплылась в беззубой улыбке.