Тобольский узелок

- То-то… Ищут, слышь-ка, их.

- Ищут? Ишь ты… ну и как?

- Извелась я, Вася…- со стоном вырвалось у Мезенцевой.- Допрашивали нас опять. Меня, Препедигну, Варвару, Агнию… Многих нашли. О доме, правда, ничего не скажу, не спрашивали. Не знают, значит. И вроде отступились, уехали.

- А кто приезжал-то, откуда?

- Из Свердловска будто. Высокий такой, худой.

- Михеев по фамилии?

- Во-во. Знаешь его, что ли?

- Познакомился,- усмехнулся Томилов.- Здесь он.

- Здесь?! - всплеснула руками Мезенцева.- Где вы встретились-то?

- У них, в конторе. Допрашивал он меня.

- Владычица небесная! О доме, поди! Ну и что?

- А ничего. Вроде подловить хотел - клад-де твой нашли. Неужели, думаю, Марфа прозевала? Я говорю- нашли, так покажите.

- Что показали-то?

- Сети норвежские да мотор, что в ту весну в лесной землянке спрятал, когда из Города уезжал.

Мезенцева облегченно вздохнула и перекрестилась!

- Пронеси, господи.- Но, помолчав, снова обеспокоенно спросила: - Что же теперь делать-то? Неспроста все это - сети да мотор, ГПУ этим заниматься не будет. Сдается мне - подбираются они к кладу. Сужается круг-то, Василий. И мы, вроде зверя, посреди.

- Ну так чего ждать-то, когда вплотную обложат? Отдай ты им добро-то, благо не наше оно…

- Нельзя,- строго ответила Мезенцева.- Святыня это. Клятву я, сам знаешь, давала, хранить до гробовой доски.

- Для кого хранить-то?

- Вот то-то и оно, что не знаю. Знала бы, так давно бросила - нате, мол, измучилась я, добро ваше сохраняючи. Может, власть старая вернется, как ты говорил,-¦ ей надо отдать.

- Чего тут ждать. Не вернется она, теперь уж ясно.

- А война?

- А война будет, так для кого, думаешь, немцы или кто другой там будут страну завоевывать? Для нового русского царя нешто? Нужен он им, как собаке пятая нога. Для себя стараться будут, а не для него.

- Может, объявится кто и письмо подаст,- с надеждой вздохнула Мезенцева.

- Так ведь не появляется вот,- тоже вздохнул Томилов.- Некому, видно, появляться.

- Может, и некому. А я вот сиди дрожи, стука всякого бойся. Поверишь, сна совсем лишилась, лежу и всю ночь молитвы читаю. Днем часик вздремнешь - и ладно. Уж отдать, верно, что ли?

- Отдай, не томи душу. Бросай все и айда со мной в Казань. Заживем мы с тобой, как мечтали когда-то. Один ведь я теперь, знаешь…

- Знаю, что один. И не одобряю. Не дело это. Зачем Анфису с ребятами бросил? Немолодая ведь она, всю жизнь нездоровая.

- Так спокойнее. И ей и мне. Ее одну-то, с ребятами, трогать не будут. А живут они у тетки в покое. Денег я им от чужого имени иногда посылаю. Ребята уже не маленькие, сами робят. С ней у нас, сама знаешь, счастья не было. Вот ты…

- Ладно, хватит. Об этом надо было раньше думать. Сколько тебя ждала - помнишь? Старухой уже в послушницах ходила, постриг не принимала. Все ждала, может, приберет бог Фису, буду тогда женой тебе, как слово давала. Всю жизнь ведь ждала, Вася!..

- Знаю,- насупился Томилов.- Да что сделаешь, коли отец выдела не давал…

- А для чего тебе выдел? Голова у тебя на плечах, руки золотые, плечи вон какие могутные. Да и я не лыком шита. Прокормились бы не хуже других. Может, и лучше еще. Подались бы куда-нибудь в Сибирь подальше.

- С капиталом-то сподручнее было бы…

- Эх, Василий Михайлович, болесть ты моя. Не в том капитале счастье. Ну, да что уж теперь говорить…

Оба надолго замолчали.

- Проверяла добро-то? Может, уж нет его давно, нашел кто другой, многие ведь там жили?

- Раньше-то удавалось, проверяла - то картошку хранила, то домовничать напрашивалась. А теперь вот милиционер живет, не пускает. Лонись, весной, Иртыш из берегов вышел, затопил огороды, до подвалов ино где добрался. Беспокоилась. Со стороны осматривала, у хозяйки спрашивала. В порядке, говорит, сухой голбец.

- А все там же, не перепрятывала?

- Нет, где зарыли, там и лежат.

- Ну и пусть лежат, бог с ними. А ты - айда со мной. Завтра и уедем. Ко мне прицепок вроде больше нет… Слышь, Марфа…- жарко зашептал Томилов.- Ох и крепкая ты еще на тело, как молодица…

- Уйди, Василий Михайлович, не греши. Не поеду я с тобой, здесь доживать свой век буду. Не судьба уж, видно, нам. Отрекся ты от меня в молодости.

- Будет вспоминать-то.

- Будет так будет. А только разговора об этом больше не начинай… Сколь погостишь-то еще?

- Не знаю. Бог даст, завтра и поеду. Заживаться мне здесь нечего. Старое вспоминать - мало радости, новое наблюдать - и того меньше.

- Ну, прощевай,- встала Мезенцева, снова закутываясь в платок.- Счастливый путь тебе.

- Дай обниму хоть на прощанье-то. Увидимся ли…

- Не надо это, Василий Михайлович. Не беспокой ты душу мне. И так она в смятении. Дай я тебя перекрещу, да иди с богом. Увидимся, не увидимся - помнить о тебе буду.

И она решительно, но сторожко зашагала к изгороди.

- Марфа! - хрипло окликнул ее Томилов.- Погоди…

- Прощай,- прошептала Мезенцева из-за прясла и растаяла в темноте:

Томилов долго еще сидел на колоде, опустив голову. Огонек цигарки то вспыхивал, то угасал. Затем он, бросив потухший окурок, понуро зашагал к дому.