Точка дислокации

Осмотр двигателя не принес никаких сюрпризов, уровень масла тоже был в порядке. Быков захлопнул капот и сел за руль. На передней панели стояло украшение, показавшееся ему сомнительным. Это была детская игрушка, представлявшая собой довольно реалистично выполненную фигурку тираннозавра. Словно этого было мало, чья-то преступная рука обрядила звероящера в миниатюрный, по фигуре, бело-голубой десантный тельник, а на пластиковом черепе рептилии сидел залихватски сдвинутый набок голубой берет — очень похожий на настоящий, только маленький.

Глядя на прижизненный памятник самому себе, Быков усмехнулся. Такая прямолинейная, без лишних тонкостей и интеллектуальных выкрутасов шутка была вполне в духе Баклана и прямо указывала на то, что он очень дорожит своим военным прошлым. Роман Данилович перестал улыбаться и вздохнул: эх, Баклан, Баклан…

Луговой был парень простодушный и, если называть вещи своими именами, недалекий, зато бесстрашный и без камня за пазухой. При прочих равных условиях Быкову и в голову бы не пришло в чем-то его подозревать, но папочка, переданная ему на аэродроме генералом Логиновым, помимо всего прочего, содержала один неприятный факт, напрямую касавшийся Баклана. Если верить добытой генералом информации, пару лет назад Баклан подвизался в качестве сотрудника службы безопасности крупной коммерческой структуры, которая была и по сей день оставалась прямым и самым главным конкурентом холдинга, возглавляемого Шапошниковым.

Само по себе это мало что значило, тем более что Баклан был не из тех, кто способен затеять и довести до конца двойную игру. Правда, коль скоро речь шла о большом бизнесе и политике, ему и не надо было ничего затевать самостоятельно: затейников вокруг с лихвой хватало и без него, и любому из них ничего не стоило использовать Лугового втемную. Быков вспомнил, что Жуков и Якушев, считавшиеся в отряде записными шутами, очень быстро перестали обращать острие своих не всегда безобидных проказ в сторону Баклана. Его было просто неинтересно разыгрывать, он принимал за чистую монету любую чушь, произносимую серьезным тоном, и начинал понимать, что его снова обвели вокруг пальца, только когда все вокруг уже неприкрыто покатывались со смеху.

То же самое вполне могло произойти с ним и теперь, с той лишь разницей, что никакими шутками тут и не пахло. Правда, если бы Баклан клевал с чьей-то щедрой ладони, у него просто не хватило бы ума скрывать свое так называемое богатство, продолжая ездить на том ведре с болтами, за рулем которого сейчас сидел Быков…

Чаши внутренних весов Романа Даниловича колебались из стороны в сторону, не в силах перевесить одна другую. Еще сегодня утром подозревать в чем-то своих ребят для него было так же немыслимо, как назвать родную мать шлюхой, — не обозвать сгоряча, кинув в запале ссоры первое пришедшее на ум оскорбление, а обдуманно и спокойно констатировать неоспоримый факт. Кое-какие мыслишки, разумеется, появлялись, но он гнал их прочь: думать о таких вещах всерьез было просто невозможно. Но коротенькая строчка в жизнеописании Баклана, повествующая о его недолгой карьере охранника в головном офисе солидной фирмы, мгновенно перевернула мир с ног на голову. Эта проклятая строчка означала, что Баклан хотя бы теоретически и, возможно, не вполне осознанно все-таки мог работать на противника, снабжая его информацией, которая едва не стоила им всем головы. А если Баклан, самый бесхитростный и простодушный, мог оказаться предателем, то подозревать остальных сам бог велел.

Якушев, например, давал уроки фехтования и работал инструктором по боевым единоборствам в спортивном клубе, расположенном почти в самом центре Москвы. Местечко было не из дешевых, и народ сюда ходил хоть и разный, но сплошь солидный, состоятельный. Интересы учеников Якушева вполне могли пересекаться с интересами Шапошникова. К тому же, по его собственным словам, он получал приличные деньги за то, что натаскивал охранников и бодигардов сразу нескольких фирм и охранных агентств — то есть, опять же, имел отличную возможность сообщить что угодно и кому угодно. Зачем? Да затем, что чужая душа — потемки. И в потемках этих может скрываться все что угодно, особенно если вспомнить, что не так уж давно родное отечество, за которое ребята честно проливали кровь, спокойно им в эти самые потемки наплевало. Обидели парней тогда крепко, а большая обида требует соответствующей компенсации, тоже немаленькой. Приложить руку к разжиганию еще одной кавказской войны — чем не способ разом расплатиться за все? Этот мотив присутствует у всех троих, и все трое не так богаты, чтобы отказаться от щедрого вознаграждения за труды — скорее уж наоборот…