Уж ликовал. Ему всегда до спазма в горле хотелось, чтобы жертва знала о своей участи хотя бы за несколько минут перед выстрелом. Увы, человек мог закричать, поднять тревогу, и приходилось стрелять без предварительного уведомления. И наконец свершилось! Причем в глаза смерти затравленно смотрел не абы кто, а сотрудник милиции! О таком можно только мечтать.
– Что молчишь, животное? Попал в обезьянью клетку и сразу говорить разучился? Хорошо, ты у меня будешь безмозглым и немым самцом шимпанзе по кличке Мусорок. За неизлечимую тупость и чтобы не портил славный род шимпанзе, Мусорок приговаривается к кастрации.
Дуло пистолета скользнуло вниз, и тут жажда жизни, словно пружиной, бросила вперед тело лейтенанта. Его нога с огромной силой ударила в прут. Может, тот и был рассчитан на цепкую хватку шимпанзе, но сейчас его нижний конец выскочил из гнезда. Уж инстинктивно среагировал на взметнувшуюся ногу так, словно не было между ними железной преграды. Он отшатнулся в сторону, зацепился за угол клетки из соседнего ряда и с трудом удержался на ногах.
Однако уже через секунду убийца вскинул пистолет и нажал на курок. Лейтенант в это время пытался выдернуть прут. Его тело распласталось на опилках, и только пальцы сжимали железо воистину мертвой хваткой.
Уж, рассчитывавший всаживать в лейтенанта одну пулю за другой, до поры до времени нанося болезненные, но не смертельные раны беспомощному пленнику, матерно выругался.
– Вот гнида, такое представление испортил! Оставил только самое нудное – возню с трупом, – злобно прошипел он.
Подберезский вез Комбата и Дашу по улицам Москвы. Максимальная скорость лишь изредка превышала сорок километров в час.
– Не понимаю идиотов, которые ездят по городу в спортивных автомобилях. У них на спидометрах обозначено “240”, а то и больше, так вот из этого числа двести можно смело убрать, будет самое то. А если так пойдет и дальше, ты, Борис Иванович, на московских улицах пешком любой “Порш” обставишь.
– Так в Москве автомобиль уже перестал быть средством передвижения, – возразил Рублев. – Он свидетель толщины кошелька и влияния его хозяина. Знаешь, на одном из фуршетов владелец “Линкольна” хвастался, мол, их подземный гараж снабжен супернадежными запорами и вдобавок охраняется бывшими “альфовцами”. Рядом стоял “новый русский”, с бриллиантовым перстнем и следами сведенных наколок, презрительно усмехнулся и говорит: “Подумаешь! Я свой “Роллс-Ройс” оставляю где хочу и двери не закрываю, и ни одна падла не осмелится даже посмотреть в его сторону”. Так что не только по машине судят о твоем положении в обществе, но и по тому, кто и как ее охраняет. Ты бы, Андрей, приставил к своей для солидности несколько здоровых лбов с автоматами.
– Обойдется дороже самой машины, – ответил Подберезский и бросил короткий взгляд на Дашу в зеркало заднего вида.
Девушка осталась безучастной к разговору мужчин. Она с любопытством глядела в окно, едва удерживаясь от возгласов удивления, восхищения, а порой и разочарования.
"Она же провинциалка, наверное, в Москву попала впервые”, – подумал Андрей.
Знал бы он, что Даша за всю свою жизнь еще не выезжала за пределы своего района. Подберезскому, который объездил много стран, одну – по принуждению, остальные добровольно и с огромным удовольствием, такое было трудно понять – Останови здесь, – неожиданно сказал Комбат. Подберезский долго ехал вдоль вереницы приткнувшихся к бордюру машин и наконец, заметив свободное место под знаком “Стоянка запрещена”, остановился. Комбат распахнул дверцу.
– На, держи, – сказал он, протягивая ключи от квартиры. – Купите чего-нибудь перекусить, я скоро буду.
Андрей, давно привыкший к таким неожиданным и зачастую шокирующим действиям своего друга, без лишних вопросов взял ключи. Даша тоже успела изучить непредсказуемый характер Комбата, к тому же она была увлечена видами столичного города и лишь повернула голову, когда Рублев в два огромных шага проскочил газон. Машина тронулась с места, а Комбат поспешил к ближайшему телефону-автомату. Переговорив с невидимым собеседником, он прошелся минут десять и скрылся в монументальном здании довоенной постройки. Его лицо и движения выдавали некоторую нервозность и желание поскорее закончить с важным, но неприятным делом. Из здания он вышел едва заметно улыбаясь и у метро смешался с толпой, похожей на обрубок громадного червяка, который, извиваясь, уползает под землю..
Из кухни неслись дивные ароматы деревенских колбас – эта, если можно так сказать, народная музыка для желудка. Или сказка.
– Ну, Даша, а я думал, у тебя полная сумка нарядов, – сказал, зайдя на кухню, Рублев.
– Наряды тоже есть, причем в одной сумке с продуктами.
– Я ей говорю, что теперь мужики от нее не отлипнут, будут, как мухи, слетаться со всей Москвы на запах, а она почему-то обижается, – вмешался Подберезский.
– Да ну вас, идите лучше тарелки ставьте, – огрызнулась Даша.