Точка невозвращения

По большей части люди обитают не в открытом космосе, а на планетах. Это их дома. ЗДЕСЬ они живут, и обустраиваются как могут, чтобы выжить. Хотя в конечном итоге выясняется, что и здесь они – лишь проезжие, побывавшие мимоходом и отправившиеся дальше. Будучи случайными прохожими в космосе, в своих домах они – точно такие же временные, скоротечные постояльцы. Обитаемая, освоенная людьми зона Намибии I очень длинная, но по сути локальная полоска, взятая взаймы у первозданной природы. Просто узкая полоска, временное обиталище, лужайка для пикника на обочине – что бы на ней ни было наворочено впоследствии поселенцами. Предки которых, видимо, не только строили древнеземные супермагистрали, но и были выходцами из племени, вновь отвоевавшего у враждебной окружающей среды прибрежную полоску песка. Свою историческую Прародину, часть восточного брега легендарного Средиземного Моря, «колыбели» древнеземной мировой цивилизации.

Всю ночь ехали они по Оси обитаемой Полосы на медленных колесных рокеветах; под мерный перестук она все время дремала, свернувшись калачиком в кресле, и он не беспокоил ее – хранил покой, не смыкая глаз; ехали они на восток, все время на восток, и – на рассвете приехали…

Огромная площадь, образованная совмещением вокзала сверхземки, конечной остановкой надземки и станцией на-земки, была заполнена ЛЮДЬМИ. Состав за составом прибывали эрееры сюда и выплескивались из вагонов – только-только проснувшиеся, возбужденные, с горящими глазами. «Видели сон, видели сон…» – переговаривались люди. А в центре обширного пространства, накрытого вознесенной платформой вокзала и потому разительно похожего на сводчатый церковный зал, на боку одной из подпирающих колонн уже появился нарост импровизированной трибуны, и уже лез кто-то на нее, крича в микрофон ретранслятора нечто, еще неразборчивое нечто, еще рваное, нестойкое, но уже громкое, во весь голос… Многократное эхо множило крик, отдавалось от сводов и колонн, гремело в «храмовом» зале. Солнечные лучи заглядывали под своды, словно солнце интересовалось, любопытствовало, чем же это таким намерены заняться проснувшиеся люди.

И вместе с лучами солнца, поднимающегося из-за горизонта, словно спроецированные светилом, под сводами повсюду возникали черные фигурки в скафандрах и запевали Самую Запретную Песню:

«…Опять разорвется пространства кайма и к скалам своим мы как прежде вернемся! Сойдем мы с орбиты, а после с ума, когда вновь увидим далекое Солнце!..»

Долговязый парень вздрогнул, когда в нескольких метрах от него из-за опоры выскользнула Черная Эмкабэшница собственной персоной, и дернулся было, словно хотел ее схватить, скрутить, ВЗЯТЬ. Чтобы задать по крайней мере ОДИН вопрос…

Но его неразлучная спутница застонала вдруг, захрипела придушенно, пошатнулась, и он… остался с нею. Подхватил обмякшее тельце на руки, растерянно открыл рот… Ближайшая фигурка в скафандре уже исчезла, растворилась в толпе, а сквозь сомкнутые спины людей пробиться к еще одной – ну никак невозможно стало. Можно было только выбраться ИЗ толпы, обратно к поездам, и он принялся проталкиваться туда.

Он был настолько озабочен состоянием напарницы, что Даже на мгновение изменил обыкновению оглядываться по сторонам. «Расслабился» и потому упустил из виду приближение преследователей на критическое расстояние. Охотники никуда не делись – как выяснилось в это мгновение.

«Титфесу отам, зе мераглей зарим! (Хватайте их! Они шпионы чужих!)»

Захватчиков было много. Гораздо больше трех. Они вычленились из толпы и буквально СТИСНУЛИ его; стволы недвусмысленно воткнулись в спину, живот и бока. Кто-то велел ему НЕ ДВИГАТЬСЯ (на местном наречии).

Окруженный со всех сторон, с бесчувственной девушкой на руках, парень оказался в очень невыгодном положении. Он послушно остановился, замер недвижимо и… жалобно попросил их: «Аль тиру! (Не стреляйте!)» – но ответа не получил и добавил уж совсем жалким, канючащим голосочком: «А-икар, аль тааргу оти! (Главное, не убивайте меня!)»…

– Таакву ахарай, файгиани, – велел захватчик; тот, что стоял спереди, поверх бесчувственного тела, глядя прямо в глаза трусливой жертвы. Это можно было понимать двояко: и как «Следуйте за мной», и как «Следите за моей мыслью, улавливайте». Скажи этот впередистоящий что-нибудь типа «Боу ити. (Пойдем со мной, файгианец.)», смысл его слов можно было бы истолковать однозначно… «А-икар, аль тааргу оти!» – уже чуть ли не со слезами на глазах. Плаксиво-растерянное выражение лица захваченного файгианца свидетельствовало, в какое замешательство ввергла его неоднозначность приказания. Стискивающий пресс чуть ослабел, давление стволов несколько снизилось, группа захвата на мгновение расслабилась, и… ОН взял реванш.

ЧТО он сделал, как это произошло, никто не успел понять. Превращение жалкого, тощего долговязого труса в свирепого, громадного монстра было мгновенным. И в то же мгновение пленник обрел свободу. Выстрелить, ударить, вообще тронуть его не успел никто…