Точка Омега

Друзьям (и себе) Вадим говорил: «Она хороший человек». Что такое хороший человек, объяснять не требовалось. По-своему Оксана была даже трогательна. Временами он ей завидовал: такая удивительная настроенность на высокое, такая неутолимая жажда духовности… А временами становилось ее жаль: в этих метаниях сквозила растерянность, неудовлетворенность, неспособность радоваться самым простым вещам, а то и неприкаянность… Если бы дети, все, вероятно, могло сложиться иначе. Хотя тоже не факт. У ее подруг ведь были, и что?

Впрочем, теперь это уже не имело значения.

30

Да, она умела забывать самое элементарное. Могла запустить домашние дела. Могла перепутать дни недели. Могла забыть ключи от квартиры, прямо на пороге задумавшись о чем-то совсем постороннем.

Впрочем, вряд ли это можно было назвать посторонним, если имело отношение к самому главному – к ее духовной жизни. Это было как сон, очнувшись от которого она с некоторым изумлением взирала вокруг, не понимая, что к чему, и с трудом ориентируясь на местности. А ведь не так это было и забавно.

Однажды, стоя на платформе в метро с какой-то книжкой в руке, она вдруг почувствовала вкрадчивое, осторожное, но в то же время достаточно властное прикосновение к локтю, как бы оттягивающее ее назад. Она вздрогнула, но подчинилась и только в это мгновение сообразила, что слишком близко подошла к краю. А между тем из туннельной тьмы как раз с лязгом вырывался поезд.

Рядом с ней стоял невысокий седой мужчина лет шестидесяти и с тревогой вглядывался в ее лицо. Догадавшись о своей оплошности, она смущенно отвернулась. И только уже войдя в вагон и сев, снова оглянулась. Мужчина стоял у дверей. Теперь она видела только профиль – прямой тонкий нос с небольшой горбинкой, короткая стрижка, серебристые волосы. Странным образом она чувствовала его присутствие, и тут вдруг до нее дошло, что, вероятно, он только что спас ее, да, именно спас в буквальном смысле. Никто из стоявших поблизости (народу было немало) не обратил внимания, не подумал об опасности, какой она реально подвергалась, стоя на самом краю перрона, а он заметил.

Чувство глубокой благодарности охватило ее, и мужчина словно ощутил это, полуобернулся к ней, ободряюще, как ей почудилось, улыбнулся.

Почему он заметил, а другие нет? И как близко она действительно была от последней черты?

Нет, случайностью это быть не могло, вот и всеведующая Марго так считала.

Или все-таки случайно? Как бы то ни было, он (именно человек, а не мужчина, при чем здесь пол?) заслуживал признательности, даже и просто своей отзывчивостью. Мог бы ведь отмахнуться, не обратить внимания… Все они – в толпе, в метро или еще где – чужие друг другу, безразличные, а в часы пик, невольно притертые к соседям, чуть ли не враги. Он же откликнулся, сделал шаг, отвел занесенный над ней меч… Ей хотелось поближе рассмотреть лицо, заглянуть в глаза, а он и это почувствовал – то ли обладал такой поразительной интуицией, то ли и впрямь ниточка протянулась.

Собственно, почему она должна была уйти, так ничего и не сказав, не поблагодарив? Человека звали Арнольд Тихонович. И на вечер того малоизвестного, давно умершего певца пригласил он, что для нее стало еще одним откровением. Нет, все это было, конечно, не случайно – и метро, и певец… Ведь без Арнольда она бы не услышала этого прекрасного, восхитительного голоса (никакие эпитеты не передавали того впечатления, которое производило на Оксану его пение).

Вскоре новый знакомый появился у них в доме. Биохимик, он был еще и музыкантом, да и вообще эрудиции ему было не занимать. Неудивительно, что он стал у них частым гостем. Не раз Вадим, возвращаясь с работы, заставал его дома на кухне, беседующим с Оксаной. Иногда они вместе встречали его в прихожей, а потом из кухни или из комнаты снова слышались их негромкие оживленные голоса – слегка сипловатый Арнольда и звенящий, чуть заискивающий Оксаны. Не раз он слышал от нее: если бы не Арнольд…

Кто знает, может, так и было.

Плюс еще и певец с его божественным, как считала Оксана, тенором, который с некоторых пор тоже стал неотъемлемой частью их жизни. Вадим возвращался домой, на сто процентов уверенный, что из комнаты Оксаны услышит какую-нибудь арию.

Им было, о чем поговорить, Оксане и Арнольду: о том же певце, о трагедии гения, о музыке, ну и о прочих возвышенных материях, которые у Вадима, особенно после утомительного рабочего дня, вызывали зевотную судорогу. Сославшись на срочные дела или усталость, он старался побыстрее скрыться в своем углу. «Ты ведешь себя неприлично, – упрекала Оксана, – у нас гость, а ты уходишь». Отговорки не помогали: она воспринимала его равнодушие как неприязнь к новому знакомому и вызов ей лично.