Точка опоры

Подошел пожилой бретонец, со шкиперской бородой; попыхивая трубкой, понес чемоданы к обшарпанной коляске, единственной во всем поселке. Владимир подхватил мать и сестру под руки, повел их вслед за бретонцем. Помог сесть в коляску, сам приткнулся на краешек козел, лицом к родным. Без умолку расспрашивал о всей семье. Как там Маняша? Соскучился по ней. Хорошо, что она опять имеет работу. А Марк? Давно ли проехал в Томск? Есть ли оттуда письма? Доволен ли службой на Сибирской дороге? Много разъездов? Ничего, людей повидает, с городами познакомится, с новыми рабочими поселками.

- Скажу по секрету, - улыбнулась мать уголками губ, - наша Анечка порывается поехать к нему.

- Надоела мне эта заграница! Хуже горькой редьки! - поморщилась Анна. - Были бы крылья, улетела бы туда, как птица из клетки.

- А клетка-то, по-моему, для тебя насторожена на границе, - сказал Владимир. - Может захлопнуться.

- Они про меня уже забыли, - махнула Анюта кистью руки, имея в виду жандармов. - В Сибирь прорвусь. А оттуда ссылать некуда.

- Ошибаешься. Находят гиблые места и для ссылки сибиряков.

И Владимир снова принялся расспрашивать. Как Митя? Приезжал в Самару? Молодчина! Навестил вас там. Жаль, что без невесты... Недавно повенчались? А как звать жену? Кто она?.. Карточку привезли - это хорошо. А удовлетворяет ли его работа в лечебнице под Одессой? Он дал адрес для газеты, а о себе пишет мало.

И тут же - о друзьях-единомышленниках. Поправился ли Клэр после болезни? (Это о Глебе Кржижановском.) А Ланиха (это о жене Глеба), надо думать, на здоровье не жалуется. Все такая же круглая, как булочка? А как чувствует себя их дочка Соня? (Это о русской организации "Искры".) Ее здоровье - важней всего. А что слышно из Саратова? Эмбрион (это Егор Барамзин) почему-то молчит, как сонный налим под камнем. Пора бы разбудить его. Медвежонку (это Маняша, секретарь русской организации "Искры") сие было бы посильно. От Самары до Саратова путь недалекий. Могла бы съездить в праздничные дни...

Мария Александровна едва успевала отвечать. Да и знала она далеко не все. Иногда дочь приходила ей на помощь, хотя и сама была мало осведомлена о Соне и ее ближайших друзьях-помощниках. Но и тому, что удалось узнать от родных, Владимир Ильич был рад. Глаза его сияли, будто он только что сам побывал среди дорогих ему деятельных товарищей по российскому революционному движению. Спросил о забастовках, о крестьянских волнениях и даже по отдельным отрывочным фразам почувствовал - это движение на большом подъеме. И если бы ему не угрожал арест на границе, он так же, как собирается сделать старшая сестра, рванулся бы туда, в родную сторону, в рабочие центры, в университетские города, напоминающие грозные вулканы перед извержением. Но он успокаивал себя тем, что для него не настало еще это время, что сейчас его работа полезнее здесь, чем там, внутри России. Ведь они, искряки, отсюда добавляют огня в вулканы.

Они разговаривали без стеснения, зная, что возница ни слова не понимает по-русски. И, конечно, не могли наговориться за дорогу. Были уверены, что им не хватит и трех недель, которые Владимир собирается провести с ними здесь, на бретонском побережье.

Такой же ненасытный разговор продолжался за обедом, накрытым мамашей Легуэн на втором этаже, в комнате своего постояльца. На первое она подала бретонскую уху, сваренную с луком, из голов какой-то крупной рыбы, на второе - поджаренных осьминогов, очищенных от кожи и свернутых в колечки. Мария Александровна, уже не первый год предпочитавшая рыбные блюда мясным, ела с удовольствием, но под конец, утирая губы жестковато накрахмаленной салфеткой, сказала:

- А все-таки уступает морская рыба нашей волжской! Или это благодаря привычке...

- Стерлядка колечком! - вспомнила Анюта.

- Колечком, по-ресторанному, - отмахнулся Владимир и, переносясь в годы своей юности, вспомнил: - Стерлядка особенно хороша в ухе - на вечернем берегу Волги.

Хозяйка догадывалась, что говорят о рыбе, и перекидывала по очереди на всех недоуменный взгляд. Владимир Ильич встал и, поклонившись ей, сказал, как мог, по-бретонски:

- Все приготовлено отлично! Все очень вкусно.

Мария Александровна поблагодарила по-французски и добавила, что она не смогла бы приготовить так искусно.

Потом, когда они остались втроем, подошла к окну, взглянула вдаль.

- У тебя, Володя, хорошо. Море в золотистых бликах. Спокойное. Располагает к отдыху.

- А мне оно больше нравится, когда бурное.

- Отдохнешь ли в бурю?..

Мать окинула взглядом комнату, пошевелила пальцами, как бы разминая их.

- Жаль, фортепьяно нет. И на Эльбе, где мы жили с Аней у Тетки, тоже не было. Пальцы соскучились по клавишам.

- Тут, по-моему, ни у кого не удастся найти. Рыбаки живут бедно.

- Да, - вдруг оживилась мать больше прежнего, - чуть не забыла рассказать про одну музыкальную новинку. Ане я уже рассказывала...

- О Римском-Корсакове, - нетерпеливо отозвалась Анна, подзадоренная знакомым рассказом матери. - Тебе, Володя, необходимо знать об этом крупном событии в мире искусства.