Точка опоры

Кому же вверялась судьба тринадцати рабочих? За судейским столом кроме сановников в расшитых золотом мундирах будут восседать губернский и уездный предводители дворянства, городской голова и старшина одной из волостей Нижегородского уезда. Простых рабочих, поднявшихся на защиту своего человеческого достоинства и существования, собрались судить их классовые противники, и Нижегородский комитет заявлял:

"Пусть наши враги, чуя свое поражение, прибегают к последним отчаянным средствам - строгости и насилию, пусть думают они в жалком ослеплении побороть этими мерами революционное движение в России, мы, товарищи, глубоко убеждены, что его не остановить ничем... Свобода не дается даром, это путь долгой и неустанной борьбы. Воспоминание о товарищах, которых ждет на днях суд и наказание, воодушевит нас и даст нам новые силы. Мы смело бросимся в борьбу, не боясь жертв, и так же твердо, как верим мы, что завтра взойдет солнце, так же уверены мы в том, что победа будет за нами".

Палата заседала в огромном трехэтажном здании окружного суда.

Кроме полицейских был вызван и расположился внизу взвод солдат. На улице цокали копыта конных жандармов.

Во время допроса знаменосца Петра Заломова член палаты Мальцев задал вопрос:

- Вы говорите, что все три знамени вы приготовили сами. На первом была надпись: "Да здравствует восьмичасовой рабочий день!" Так?

- Да.

- На втором: "Да здравствует социал-демократическая рабочая партия!"?

- Да, эта надпись.

- А на третьем: "Долой самодержавие. Да здравствует политическая свобода!" Вы говорите, что вы хотели улучшить экономическое положение рабочих. Почему же вы сделали третью надпись? Из этого положения она не вытекает.

И Петр Заломов, отвечая на вопрос, перешел к обвинению:

- Я сделал третью надпись потому, что рабочие ничего не могут добиться при существующем порядке правления. Действие скопом тоже запрещено. Поставив на знамени девиз: "Долой самодержавие", я желал политической свободы, которая обеспечила бы достижение рабочими своих интересов. Политическая свобода необходима взамен самодержавия и потому, что отдельная личность имеет менее влияния на закон, чем целые классы, а при теперешнем положении это невозможно: интересы рабочих никем и ничем не защищаются. Участвуя в демонстрации, я сознательно действовал.

Так записал в протоколе судебный секретарь...

...Вторая листовка оказалась огромной. В ней были воспроизведены речи обвиняемых. Первая речь - Заломова. Он говорил целый час. Владимир Ильич начал читать:

- "Виновным себя не признаю. Считаю себя вправе участвовать в демонстрациях..."

Надежда принесла чай.

- Выпей горячего. Погрейся. С обедом сегодня мама немножко запоздает.

Он придержал руку жены.

- А ты читала? - указал глазами на листки.

- Не успела. У меня, ты знаешь, корректура...

- Блестящая речь Петра Заломова на суде! Помнишь, Зинаида Павловна рассказывала о нем?

- Как же не помнить? "Слесарь. Крепыш. Одним словом, Микула Селянинович. Успел закалиться в пролетарском котле".

- Да. И в душе он подлинный богатырь. Такие не сгибаются - побеждают! Хотя и сослали их на вечное поселение, но "вечность" будет недолгой.

- Пей чай-то. Пока не остыл.

- Я - по глоточку. - И опять придержал руку Надежды. - Сейчас дочитаю, прочтешь ты - и в набор.

Петр Андреевич, сын безземельного крестьянина, работавшего на заводе, речь свою начал неторопливо, издалека:

- Семья у нас была большая, кроме меня было семеро детей, был и дедушка. На него смотрели как на обузу, как на лишний рот...

Председательствующий позвонил:

- Подсудимый Заломов, не вдавайтесь в излишние подробности, говорите ближе к делу.

- Это все относится к делу, - возразил Петр Андреевич и продолжал вдаваться в подробности бедственной жизни рабочих и всяческого притеснения хозяевами, чиновниками, полицией и всем существующим строем. - Я знал ту статью закона, по которой вы меня судите, я знал, что меня сошлют на каторгу, но я желал принести жертву, хотел всю душу отдать за рабочих, чтобы потом, после меня, им жилось получше.

- Вот это напрасно, - возразил Владимир Ильич, опустив ладонь на листовку. - Не после вас, Петр Андреевич, а чтобы и в а м жилось лучше. Ждать-то недолго.

Прочитав речи других сормовских рабочих, превратившихся тоже из обвиняемых в обвинителей, Владимир Ильич написал заголовок: "Нижегородские рабочие на суде" и сделал надпись для наборщика: "Ф е л ь е т о н и с е й ч а с ж е в отдельный оттиск".

Фельетонами в ту пору называли нынешние газетные подвалы, которые ставят под чертой в нижней части страницы.

"Фельетон" заверстали в No 29 "Искры", на второй, третьей и четвертой полосах. Владимир Ильич написал к нему краткое предисловие: "Пример Заломова, Быкова, Самылина, Михайлова и их товарищей, геройски поддержавших на суде свой боевой клич: "Долой самодержавие", воодушевит весь рабочий класс России для такой же геройской, решительной борьбы за свободу всего народа, за свободу неуклонного рабочего движения к светлому социалистическому будущему".