Точка опоры

- Все же выкроили часок! Вот за это хвалю! - Зина опять тряхнула подругу. - Ну веди туда. И рассказывай, рассказывай. Что там больше всего понравилось?

- Ну, как тебе сказать?.. Небогато. Хотя есть и Леонардо да Винчи, Рафаэль. Есть Рубенс: "Пьяный Силен", "Два сатира". Помню еще "Автопортрет с женой".

- Рубенсом полны все музеи Европы. Я восторгалась им в Дрездене.

- У этого неистового фламандца так и брызжет с полотен неудержимая сила, веселость, здоровье, жажда жизни. Но суровой правды нет. Такие у него раскормленные и дебелые бюргерши. Кровь с молоком! - Надя глянула на подругу и рассмеялась. - Жаль, ты опоздала родиться: могла б ему сойти за натурщицу. В костюме Евы! И Тициану могла бы! Сдобная булочка!

- Боже упаси - не сдобная. Ржаная. - Зина тоже рассмеялась, и на ее полных щеках заиграли ямочки. - Ну, веди-веди в Старую Пинакотеку. К Рубенсу! Интересно, что твой Володя говорит о нем, о здешнем?

- Он видел Рубенса не только здесь. В венском музее изобразительных искусств бывал. Там, говорит, гораздо богаче. А ценит он из прекрасного то, что перейдет в наследство рабочим и крестьянам. Все правдиво и талантливо отображающее жизнь.

- А мне, Надюша, из последних веков более всего по душе наша русская живопись: Репин, Суриков. Неповторимые гиганты! А наша литература? Созвездие гениев! А наша волжская песня?!

- И Володя обожает... Нет, не то слово... У Володи волжская народная песня - в душе. Он говорит: корни искусства - в народной толще. Там чистый родничок. Оттуда оно появляется на свет, как Волга-матушка, и разливается во всю ширь. Вот, говорит, о чем надо писать профессорам, мыслящим по-марксистски. Если бы у него доходили руки...

- Дойдут... Еще напишет... Ну, а где же эта галерея?

- А я теперь уже и не разберусь в таком лабиринте улочек. Придется у кого-то спросить.

- Спрашивай. Ты небось успела освоить баварский диалект?

- Немножко. А по-русски, пожалуй, лучше нам не разговаривать. И поглядывать - не увязался бы за нами какой-нибудь подозрительный тип.

6

Елизавета Васильевна присматривала за кастрюлей, в которой варился суп; между делом набивала табаком гильзы Катык. Кржижановский вошел к ней с дымящейся сигаретой.

- И как вы можете курить такую дрянь? - Елизавета Васильевна повернулась к нему с готовой папиросой в руке. - Берите вот, а эту гасите. Я сигарет не выношу - какие-то все пресные. И без мундштука их нельзя. А с мундштуком женщина как чиновник из департамента.

Она взяла папиросу, слегка сдавила бумажный мундштук, не скрывая предстоящего удовольствия. Кржижановский, успев погасить сигарету в пепельнице, поднес ей горящую спичку, а потом закурил сам. Они встали к открытому окну.

- Вот докурю последнюю тысячу и - домой. Не могу я здесь жить. Все вокруг - чужое, и у меня подкатывает к сердцу эта... как ее?.. тоска по родному краю.

- Ностальгия.

- Я раньше о ней только в романах читала: человек места себе не находит от щемящей тоски по родине. А теперь сама мучаюсь. Выйду на улицу - деревья не наши. Даже колокольный звон и тот не наш. Уеду!

- А Надежда с Владимиром как же тут без вас?

- У них - дело. Нельзя газету бросать. Я же вижу: на них все держится. Даже на неделю и то не смогли вырваться в горы.

- И ностальгия к ним не подступится?

- Как сказать... Тоже тоскуют. Только не говорят. Крепятся. И живут письмами из России. От друзей, от агентов "Искры", просто от рабочих-революционеров. Теперь письма-то к ним, как голуби, летят со всех сторон. Ну, а мне Питер снится, и зима здесь покажется мучительной. Вот и решила - домой...

Покурив, Глеб Максимилианович направился в соседнюю комнату, шагал легко и осторожно, чтобы не стучали каблуки и чтобы ничем не помешать Ильичу, мысленно говорил себе:

"Ему необходимо закончить брошюру, елико возможно, быстрее. Она нужна всюду. Безотлагательно необходима".

Нетерпеливо припал к рукописи, будто утолял жажду. То и дело подтверждал кивком головы: "Правильно, Володя!.. Верно!"

Читая острую полемику с "экономистами", извращающими марксизм, поклонниками стихийности и доморощенными тред-юнионистами, сжимал кулаки и как бы подбадривал в схватке: "Так их!.. Так!.. - И, переводя дух, тряс головой: - Эх, если б я мог этак!.. С накалом высокой мощности... Тут же в каждой главе - электрический заряд!.."

Многие страницы он перечитывал, стараясь сохранить во взбудораженном мозгу каждое слово. В особенности взволновал его раздел "Организация рабочих и организация революционеров". Да, борьбу должно возглавлять стойкое ядро профессиональных революционеров, отдающих делу партии не какие-то там свободные часы, а все свое время, все силы, находчивость и умение. И рабочие-революционеры должны выковать из себя профессиональных революционеров. Готовиться изо дня в день, вышколить себя не меньше царской полиции, централизовать все конспиративные связи, порывать с раздробленностью и местничеством, работать для общего партийного дела. Все во имя свершения политической революции.