Точка опоры

Санька посмотрел на нас совсем другим взглядом – не испуганным, но изучающим, словно и в самом деле пытался отыскать внутри нас злую силу. Мне стало противно. Противно не от этого взгляда, полного подозрения, – нет. Парнишка – молодой совсем еще, мозги ему порядочно запудрили ерундой всякой, а сам он был пока не в состоянии трезво оценивать происходящее. Отвращение вызывал отец Марк. В каждом его движении, в каждом слове чувствовались властолюбие и желание безоговорочного подчинения. Даже те люди, что проходили мимо нас на порядочном расстоянии, завидев отца Марка, с трепетом и страхом кланялись ему в спину и опускали глаза, – царек в своем мини-государстве.

Я потянулся к кобуре, но Валя незаметно остановила меня.

– Нет, – наконец едва слышно ответил Санька.

– Что?

– Нет, отец Марк, я не знаю этих людей настолько, что могу без страха впустить их.

Я едва сдержался, чтобы не врезать обоим, поэтому отвернулся в сторону, лишь бы не видеть их противных лиц.

– Тогда зачем ты их привел сюда? – продолжал сечь словами Марк.

– Я… они морглода… меня спас… – мямлил совсем сникший Санька.

– Ты нарушил Устав. А что бывает с теми, кто нарушил Устав?

– Наказание, – выдохнул паренек.

– Эй, послушайте! – начал я, не вытерпев. – Мы никому зла тут не желаем. Если не хотите видеть нас, то так и скажите – мы уйдем без промедления. Но наказывать-то парнишку зачем? Он как лучше хотел.

– Не вмешивайтесь в наши дела, молодой человек, – прошипел пастырь, смерив меня таким взглядом, от которого в сухую погоду могла бы вспыхнуть одежда на теле. – А ты, Александр, в наказание за свой проступок отсидишь вечерню и утреню в каземате.

– Да, – кивнул тот.

– А вы, молодые люди, – обратился старик к нам, – покинете Вознесенское немедленно.

– Отец Марк, – вмешался в наш разговор подошедший внезапно немолодой уже мужчина. Мы все разом обернулись. – Отец Марк, – повторил незнакомец, почесывая белые от седой щетины щеки. – Метель начинается нешуточная, сами же видите, что творится. До утра хлестать будет. Замерзнут они. Точно замерзнут. Только выйдут за периметр Вознесенского, шагов полста сделают и замерзнут. На верную смерть отправляете.

– Чего тебе, Наука?

Мужчина хмыкнул в кулак и, сощурившись, сказал:

– Дык, пускай у меня отсидятся до утра. Я ведь тоже, вроде как, чужой человек тут всем. Сам только месяц в Вознесенском обитаю. Смилуйся, отец Марк, видно же, что не из банды какой они, а сталкеры обычные.

– Наука… – начал пастырь.

– Дык, Устав же, отче. Девятый пунктик, если помните: «Не причини вреда и смерти людям, греха или проступка не совершившим». Такие дела.

Отец Марк долго смотрел на того, кого назвал Наукой. Было слышно, как во рту старца скрипят стиснутые зубы. Потом, резко развернувшись и уходя прочь, бросил:

– Хорошо, только на одну ночь. Завтра утром – чтобы духу их здесь не было!

– Так точно, ваше благородие! – шутливо ответил Наука, отдав честь.

– А Санька? – опомнившись, крикнул я.

Наставник не ответил. За него это сделал сам паренек:

– В каземат я пойду, Леша. В каземат. Так отец Марк сказал. Ты только не спорь, ладно? Я сам, по собственной воле. Не переживай за меня, хорошо?

– Да что ты все, как заведенный, с этим отцом Марком?! Он же у вас…

– Нет-нет-нет! – затряс головой Санька. – Даже слушать не хочу! Я пошел. Завтра, даст Бог, свидимся. После заутрени я выйду, провожу вас.

– И где этот ваш каземат? – спросила Валя.

– В подвале хозяйского блока отца Марка. Там соломка есть, авось как-нибудь переночую. Ну, я пошел.

– Совсем рехнулся, – вздохнула Валя, махнув ему вслед.

– Все тут такие, – произнес Наука и протянул нам руку. – Будем знакомы, что ли? Меня зовут Яков Михайлович, но все кличут меня Наукой. Мне и самому так больше нравится. По-молодежному, вроде как, получается.

– Алексей, – представился я, пожимая его крепкую и сухую, как корень дерева, ладонь.

– Валя.

Наука долго тряс ладонь девушки, потом, увидев, что мы уже начинаем замерзать, сказал:

– Пойдемте-пойдемте, холодно тут. Скоро буря сильная начнется, надо в доме укрыться. У меня на печке чайничек стоит, чайку горячего хлебнем, поговорим о делах наших скорбных, – мужичок улыбнулся и хитро подмигнул Вале.

Мы с благодарностью приняли его приглашение.

Шли уже потемну, не разбирая дороги, то и дело натыкаясь на перекошенные заборы. Наука витиевато матерился, поминая какие-то каскады бифуркации и матерей коммунистов-креационистов. Мы же с Валей, уже почти без сил, шли молча, на «автопилоте», думая лишь об одном: как бы поскорее завалиться куда-нибудь в тепло и уснуть без задних ног. Когда я готов был уже упасть от усталости прямо в сугроб, Наука как вкопанный остановился и, показывая пальцем на какой-то черный силуэт, плохо различимый в темноте, произнес:

– Пришли.