Точка опоры

— Старика я приметила с его первых питерских дней, — вспомнила Тетка давнюю кличку Владимира Ильича. — Он не только расположил к себе, а скажу тебе, Аннушка, прямо очаровал нас всех своей энергией, кипучей деятельностью, эрудицией, знанием марксизма, несгибаемой принципиальностью и горячей устремленностью в будущее. Сразу почувствовалось — ему суждены большие дела. И радовало меня первое время, что Струве вместе с ним. Но я не переоценивала Петю. Ты, наверно, помнишь, его даже начинали звать лидером марксистов, а я всегда оспаривала. Ну какой же Петя лидер? Он просто публицист. А мысль его так интенсивно работает, что порой трудно предугадать, куда она ведет его.

— Это верно, — подтвердила Елизарова, кивнув головой.

— Я беспристрастна. Вот, думаю, называют лидером, а потом… вдруг да объявят отступником. Будто сердце предчувствовало… Горько было слушать… — Калмыкова горячими руками сдавила пальцы Елизаровой. — И я, Аннушка, от всей души порадовалась, когда Петя сделал определенные шаги в сторону «Искры». Надеялась, снова будут работать вместе. Но Старик обошелся с ним очень сурово…

— Иначе Володя не мог. — Анна Ильинична повернулась к собеседнице так резко, что уголок платка свалился с плеча. — Ведь их пути разошлись не сегодня. А «Искра» и либерализм несовместимы.

— Пете ничего не оставалось, как основать свой журнал.

— Я читала его заметку в «Форвертсе». Читала и удивлялась. «Освобождение» не будет рассматривать проблемы социализма как область своей работы. Чем же в таком случае займется новоявленный журнал? Оказывается, борьбой за конституцию «в империи царя»! Так там и написано. Но это же…

— Аннушка! — Калмыкова попыталась снова накинуть уголок платка на плечо Елизаровой. — Не будем сейчас об этом.

— Мне не холодно, — сказала Анна Ильинична и опять повернулась к ней. — Я понимаю наших…

— Не будем… Я совсем не хочу с тобой ссориться.

— И я не хочу. Но ведь Петр Бернгардович не без твоей помощи…

— Понятно. Журнал требует денег. В особенности на первых шагах. И я, конечно, переведу издателю Дитцу…

— Тому Дитцу, у которого печатается марксистская «Заря»?

— Дитц один. Но ты, Аннушка, успокойся, — Калмыкова опять сжала пальцы Елизаровой, — «Искре» я дам больше. И «Заре» дам больше. Можешь написать: они мне ближе. Не зря же мы с Надей учили рабочих в вечерне-воскресной школе за Невской заставой. Пусть Владимир Ильич располагает моей поддержкой. Я и дальше пойду с искровцами.

5

В дубовой роще целый день куковали кукушки. Едва успевала умолкнуть одна, как начинала другая. Мария Александровна и Маняша, сидя на скамейке под старым дубом, прислушивались к голосам птиц. В руках было по букетику ландышей, собранных еще в начале прогулки. Скоро они завянут. Пора бы возвращаться домой. Но Мария Александровна сказала:

— Подождем соловья… Может, нынче больше не удастся послушать. А я так люблю его трели.

— Подождем, — согласилась дочь и тут же заглянула в глаза матери. — Если ты не утомилась.

— Не тревожься. Я чувствую себя хорошо. Такой свежий воздух, чудесный аромат леса… Даже совсем не хочется возвращаться в ужасно пыльную Самару. Одно беспокоит — ты остаешься на все лето в городе.

— Ничего, мамочка. Не думай об этом. Важно, чтобы ты отдохнула на природе, повидалась с Аней. Возможно, и с Володей.

— Ради них и решаюсь поехать… — Мария Александровна едва не добавила: «Кто знает, доведется ли еще…»

…На эту прогулку Ульяновы отправились утром. На конке проехали две станции до Постникова оврага. Там в башкирском заведении выпили по маленькой пиалушке пенистого и, как шампанское, игристого кумыса. По тенистому лесу дошли до Волги. Посидели на лавочке. Величавая река неторопливо катила голубые, как небо, воды. По стремнине плыли куда-то в низовье янтарные плоты. Им подавали гудки белобокие пароходы. Иногда низко пролетали крикливые чайки. Прелестно на Волге! Володя с детских лет любит родную реку. Маняшино письмо о катании на лодке растревожило его душу. В ответ написал: «Хорошо бы летом на Волгу!» Вспомнил совместную поездку на пароходе к Наденьке в Уфу: «Как мы великолепно прокатились с тобой и Анютой весною 1900 года! Ну, если мне не удается на Волгу…» Конечно, не удастся. Мария Александровна покачала головой. И нельзя ему рисковать…

— Мамочка, ты о чем задумалась? — тихо спросила Маняша.

— Володино письмо вспомнила. Ты ведь читала: «…если мне не удается на Волгу, — надо поволжанам сюда». И где-то у него там тоже «есть хорошие места, хотя в другом роде». Конечно, не родная река. И не знаю еще…

— Поедешь, мамочка. Беспременно поедешь. Это же решено… Сначала к Ане…

— Даже не знаю куда и как…

Дома на столе осталось недописанное письмо:

«Третьего дня послала я тебе, дорогая моя Анечка, открытку, а сегодня пишу больше. Беспокоюсь только о том — доходят ли письма наши к тебе, правильно ли пишу адрес, а то ты затревожишься, родная моя, не получая вестей от меня… Хоть бы ехать скорей, ужасная вещь эта неопределенность!..»