Точка опоры

переводил богослужебные книги. И, приняв кормило епархии, продолжал каждое лето наезжать туда. Приказал с берега бурной Катуни перекинуть для себя мостик на крошечный скалистый островок да воздвигнуть там часовенку и часто уединялся в ней для смиренной беседы со всевышним. До грозного гнева он не терпел инакомыслящих даже в христианской религии и создал на Алтае противораскольничье братство святого Дмитрия — прообраз будущего черносотенного союза Михаила Архангела. И на его груди сияли высшие награды, включая Владимирскую звезду.

Еще в молодые годы он преуспевал в ораторствовании, во время проповедей умел, вздымая руки к высокому церковному своду, закатывать очи под широкие брови. С годами брови разрослись и космами нависли на глаза. Тонкие, синеватые губы едва виднелись в просветах обвисших усов. Седая раскидистая борода поредела. Только голос оставался по-прежнему гулким и не знал старческой дрожи. В Санкт-Петербурге его проповедями заслушивались не только простые богомольцы, но и высокопоставленные особы, а на проводах рыдали юродивые, ползли к нему на коленях, чтобы прикоснуться губами к подолу ризы. Знатные дамы считали за честь склонить голову под его благословение.

Чего же ему волноваться? А сердце не унималось. Как-то встретит его натосковавшаяся паства?

Его встретили песнопениями, преподнесли икону Николая-чудотворца в золотом окладе. Он с подножки вагона осенил мирян крестным знамением. Колокола во всю мощь гудели над городом…

У Троицкого кафедрального собора от самой паперти была развернута ковровая дорожка. Благословив мирян, которые не смогли втиснуться в собор, владыка по узкому проходу шествовал к алтарю, сиявшему золотом среди сотен мерцавших и чадивших восковых свечей. С обеих сторон тянулись дрожащие руки, чтобы прикоснуться к его одеянию.

Когда после молебствия он в блестящей ризе, ниспадавшей до щиколоток, и в золотистой митре вышел к аналою, за которым обычно произносил проповеди, миряне замерли в тишине.

— Бодрствуйте, православные! — вскинул владыка дрожащие руки. — А не дремлите, чтобы во время духовной дремоты или сна вашего не подкрался невидимый и не похитил сокровища вашего спасения.

Он выждал несколько секунд, чтобы миряне успели перекреститься, и снова вскинул руки.

— Стойте, а не лежите от уныния, не предавайтесь беспечности в деле вашего спасения!

И после новой паузы воскликнул, едва не сорвав старческий голос:

— Мужайтесь! Будьте готовы встретить и отразить всякое нападение со стороны вражьей силы!..

Какой же это силы? Владыка предоставил догадываться самим мирянам, только упомянул еще о злобствующих смутьянах да супостатах и умолк. Миряне пали на колени…

Не пройдет и трех лет, как владыка вот так же, только уже не с амвона, а с паперти собора благословит черную сотню на побоище ненавистных ему «смутьянов», нашедших убежище в здании железнодорожного Управления. Взбудораженная до неистовства толпа черносотенцев подожжет здание со всех сторон и примется за погром. В огне и побоище погибнет, будет ранено и изувечено около трехсот человек.

6

Гнев, подобно огненному валу весеннего пала по сухой траве, катился по стране. Достиг и Сибири. Третий день клокотали улицы Томска.

…Еще в начале зимы в университете появился доносчик. Один из студентов изобличил его, назвал шпионом. Доносчик обиделся: дескать, оклеветали невинного. Стал искать защиты у мирового судьи.

В день суда студенты, покинув аудиторию, отправились защищать обвиняемого в клевете, до предела переполнили судебную камеру, столпились у входа. Засунув по два пальца в рот, звонким мальчишеским свистом прерывали несправедливые слова судьи. Тот вызвал полицию.

После некоторого промедления, когда у судьи, прервавшего заседание, уже иссякло терпение, прибыл сам полицмейстер с нарядом полиции. Студенты, покинув судебное присутствие, заполнили улицу. Один взмахнул над головой красным шарфом:

— Запевайте!

Из соседнего палисадника выломил штакетину и, как флаг, прикрепил к ней шарф. Под этим своеобразным флагом двинулись в сторону университета.

Их было около двухсот человек. Запевалы грянули дружно и возмущенно:

Беснуйтесь, тираны, глумитесь над нами…

Эту песню годом раньше студенты привезли в университет со станции Тайга, где в то время работал на железной дороге ее автор — Глеб Кржижановский.

И странное дело — никто на них не прикрикнул, никто не потребовал замолчать. Более того — полицмейстер поехал впереди демонстрантов, не отрываясь от них.

Песня оборвалась на несколько секунд. Студенты переглянулись. Что это такое? Демонстрация с разрешения властей? Как в Англии?! Невероятно! Но факт оставался фактом. Полицмейстер ехал впереди, казалось, с невозмутимым спокойствием.

На тротуарах останавливались прохожие, недоуменно хлопали руками:

— Господи, что творится!

— Спаси и помилуй!..

Молодые парни подстраивались в конце колонны:

— Молодцы студенты!

— Терпенье, видать, кончилось.

Запевалы гремели: