Точка опоры

Но успокоить не удалось: профессора отправили в Петербург возмущенную телеграмму.

А полиция к ночи запаслась адресами и принялась вылавливать закоперщиков.

В городе было введено чрезвычайное положение: солдатам выдали боевые патроны, по улицам круглые сутки проносились конные жандармы, то и дело проходил усиленный военный патруль.

Николай II на докладе министра просвещения написал: «Надеюсь, что вами будут приняты надлежащие меры взыскания», и в Томск раньше министерских чиновников примчался шеф отдельного корпуса жандармов генерал фон Вааль, тот самый, в которого в Вильно стрелял Леккерт в отместку за массовую порку демонстрантов. Здесь генерал, повышенный в должности до главного жандарма, не решился применить розги. И расправу с «зачинщиками беспорядков» чинили втихомолку. Из шестидесяти семи схваченных студентов большую часть отправили в арестантские роты, остальных — в якутскую ссылку.

…Надежда Константиновна переписала для набора письма сибиряков. Владимир Ильич, поставив заголовок «Томские события», на минуту повернулся к ней.

— Вот и Сибирь всколыхнулась! И примечательно, что рабочие, хотя и мало их там, поддерживают студентов. — Посмотрел жене в глаза. — И последнее письмо тоже не от Анюты? Не ее почерк?

— Написал ее наследник. Но ты, Володя, не волнуйся…

— Н-да… — Владимир задумчиво потер висок подушечками пальцев. — Похоже, в Томске проследили… Где же она? Что с ней? Что с Марком?..

А Елизаровы уже находились а Порт-Артуре, и Марк Тимофеевич поступил на работу в управление Восточно-Китайской железной дороги.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

В камере пахло парашей, пылью, давно осевшей на потолке и стенах, да измызганным соломенным матрацем.

У Димки дрогнули крутые ноздри, она передернула плечами, словно вдруг оказалась в погребе.

«Убегу», — сказала себе с уверенностью, будто это не составляло особого труда.

Но вот тюремную охрану потряс дерзновенный большой побег, совершенный из мужского корпуса, и в Лукьяновке за малейшую провинку стали бросать в карцер. На прогулку выводили поодиночке и только на пятнадцать минут, передачи с воли ограничили, в камерах проверяли решетки, прощупывали матрацы и подушки. А Димка по-прежнему повторяла:

«Убегу… Что-нибудь придумаю…»

Ее мучила совесть: не оправдала надежд, оказалась неосмотрительной — влетела с «Искрой» за пазухой. Оправданий для нее нет. У жандармов улики в руках. И ей остается единственное — не называть себя. Установят личность — закатают лет на пять. А то и больше. И второй раз сошлют подальше, куда-нибудь к черту на кулички. В какой-нибудь Верхоянск. А в Лондоне, несомненно, в душе укоряют ее: «Напрасно отпустили. Понадеялись на опытность…» Волька, утирая слезинки, спрашивает отца, скоро ли приедет мамочка. А она засела крепко… Нет, как бы ни были крепки да высоки эти стены, а она убежит.

Проходили месяцы. Один длиннее другого. Димка продолжала ломать голову над планами побега. Бессонными ночами обдумывала очередной план до мелочей, а утрами браковала: «Глупо. Нереально. Надо что-то другое…» А что?.. От бесконечных волнений у нее пропал аппетит. Она похудела. Когда гладила обеими руками лицо, ей казалось, что кожа обтянула скулы. И все же успокаивала себя:

«Это пустяки. А вот побег… В конце концов, из любого положения можно найти выход».

И в январе у нее сложился единственно возможный, как она думала, план побега. Для его осуществления требовалась предельная быстрота действий. И Димка, дождавшись ночной тишины, начинала тренироваться: одевалась как бы на выход, а потом сбрасывала ротонду и шляпку, срывала пенсне. Все быстрее и быстрее…

Наконец она объявила, что готова дать показания. Дни она отмечала черточками на стене…

Наступил понедельник 13 января. «Тяжелый» и «несчастливый» день. А ей объявили:

— На допрос.

«Ничего, — сказала себе, чтобы успокоиться, — будет легким и счастливым днем».

На дворе был такой злющий мороз, что оконное стекло под потолком превратилось в льдинку. И мороз ей на руку!

Поверх черной коверкотовой кофточки накинула на плечи вязаный платок, надела серую ротонду и серую шляпку с вуалеткой. Вышла в сопровождении двух конвоиров. Тюремная карета ждала у ворот.

Привезли в Старокиевский участок, где второй этаж занимало жандармское управление. Карета въехала во двор, хорошо знакомый Димке. Ворота, как всегда в дневную пору, остались открытыми. В дальнем углу двора были дощатые нужники, разделенные стенкой с двумя намалеванными буквами — «М», «Ж». Возле крыльца похаживал городовой.

К допросу все было готово. Прибыл прокурор. В углу за столиком жандарм положил перед собой бланк протокола допроса. Генерал Новицкий, довольный тем, что упрямую арестантку удалось-таки сломить, указательным пальцем подтолкнул вверх кончики нафабренных усов, спросил:

— Ну-с, кто же вы такая? Ваше подлинное имя, отчество и фамилия?

Димка назвалась. Охотно и простодушно ответила на все формальные вопросы.