Точка опоры

— Если надумают ваши товарищи в редакции, я мог бы из Нижнего доставить преотличных голубей! Никакая граница не задержит. Никто не остановит. Через всю Европу стрелами пролетят!

— Спасибо, Алексей Максимович… Но у «Искры» есть еще одна большая и неотложная нужда.

— Понимаю. — Горький погладил усы. — И обещаю содействовать. Только нужно, чтобы ко мне являлся ваш надежный человек. А то, знаете, приходят разные самозванцы, просят вроде бы на революцию, а гарантий нет.

— У нас будут гарантии. И будет надежный человек.

— Добро. Добро. Я могу и от себя… И есть тут состоятельные люди, с которых для «Искры» можно и не грешно взять. Ну, а уж вы, — с ободряющей улыбкой кивнул в сторону комитетчика, — и со Старухой поделитесь. Она небось тоже нуждается в деньгах.

— Поделимся, — заверила Наташа.

Молодой комитетчик понял, что он будет стеснять всех троих во время практического разговора, и стал прощаться, напомнив, что расходиться полагается поодиночке. Горький сказал ему:

— Не оставляйте, братцы мои, Москву без пламенной газеты. Присылайте человека — наши поделятся.

Он говорил с такой уверенностью потому, что не так давно сам раздобыл для Нижегородского комитета несколько ящиков шрифта. Через какую-нибудь неделю подпольная Акулина начнет печатать большие листовки и, быть может, перепечатает наиважнейшие номера «Искры».

Когда остались втроем, Горький достал бумажник и извлек оттуда все, что было там.

— Тут что-то около четырехсот рублей. Вы уж извините. Это на первое время. Вообще же я могу тысяч пять в год. От себя. И от других добудем. Сдерем с богатых! Право!

Уговорились — паролем к нему будет: «Я от вересаевской Наташи», а его псевдоним для «Искры» — Буква. Приходить к нему будет Зайчик. А на всякий недобрый случай Зайчик оставит наследника или наследницу.

— В Москве встречаться нам с вами, Зайчик, лучше всего в Художественном. В артистической ложе. Можно через две-три недельки, когда я снова появлюсь здесь. У меня тут, знаете, идут репетиции.

— Я читала анонс — «На дне». Вот бы посмотреть!

— Обещаю контрамарку. И вам, Наташа.

— Для нас рискованно. Хотя я не удержалась и уже смотрела ваших «Мещан». Впечатление огромнейшее! Спасибо за машиниста Нила!

— И у меня в Художественном брат, — сказала Глаша. — В школе у них учится. Всегда поможет пройти.

— Добро. Добро, коль есть там свой человек. Обо мне через него можно всегда узнать у актрисы Андреевой. У Марии Федоровны.

Прощаясь, левую руку подал Зайчику, правую — Наташе и, глядя в глаза то одной, то другой, сказал полушепотом:

— Владимиру Ильичу, главному редактору, нижайший поклон!

— Вы знаете, что в «Искре» главный он? — удивилась Вера Васильевна.

— Кто же еще, кроме Ленина? Нет другого вождя у российского пролетариата. Я лишь недавно прочел его «Развитие капитализма в России».

— У нас написано! — встрепенулась Глаша. — В Сибири. Во время ссылки.

— Это для меня новость! — сказал Горький с некоторым удивлением. — И там наш Волгарь не терял времени. Великолепная, знаете, книга! Гениальный труд! Сама правда русской жизни! — И про себя закончил: «Повидаться бы с ним. Поговорить по-свойски…»

2

Глаша вышла последней. Она была в черной ротонде с узеньким колонковым воротником, в серенькой шляпке, с которой ниспадала легкая, как паутинка, вуалетка.

У Страстного монастыря, где даже в вечернюю пору приостанавливались прохожие, чтобы одарить медяками топтавшихся у ворот юродивых и дряхлых побирушек, ее поджидал Теодорович. Завидев его, Глаша подбежала к нему, словно они не виделись целую вечность, на разрумянившемся от легкого морозца лице ее плескалась светлая улыбка, открытые глаза сияли.

— Заждался? Извини, пожалуйста, — шепнула ему. — С Кларой Борисовной уславливалась о следующей встрече.

— Ничего, ничего. Правда, тревожился немножко.

— Напрасно. «Хвоста» за мной нет. — Глаша глянула на высокое темно-синее небо, усыпанное звездами, сказала вслух: — Можно погулять. Если ты не занят.

— С тобой всегда рад. — Иван, слегка откинув левую полу ротонды, взял девушку крепко под руку. — Так не будет тебе холодно?

— Нет, конечно… — Глаша шевельнула правую полу, прикрывавшую больше половины груди. — Мне тепло. А вот тебе… пора бы сменить этот легкий плащ.

— Привык к нему. А сегодня на душе жарко…

Они перешли Тверскую. Возле памятника Пушкину ярко горели старинные фонари, и звезды погасли, да и небо как бы опустилось до крыш домов. На скамейках шушукались парочки.

На аллее фонари были редки, светились тускло, и небо снова открылось в вышине. Глаша закинула вуалетку на шляпку. Иван, наклоняя голову к уху девушки, спросил, о чем договорились они там, в зубоврачебном кабинете. У Глаши шевельнулись плечи, будто она вдруг озябла. Зачем он здесь о делах?

Иван хотел было запахнуть ее левую полу и подхватить под руку вместе с ротондой, но Глаша помотала головой.

— Так хорошо!

И вдруг вспомнила Горького с его таким приятным оканьем, принялась рассказывать быстро и горячо: