Точка росы

Если лечь в плоской местности под звёздное небо, чуть погодя станет казаться, что ты в него падаешь. Бескрайность обладает силой притяжения, к тому же звёзды поражают восприятие одновременно близостью и страшной далью. Да, в этой жутковатой отдалённости есть парадоксальная близость. И море, и небо остаются неизменными на протяжении миллионов лет, взгляд на них содержит припоминание об истоке, не только вопрос, откуда мы пришли, но и понимание того, куда нам придётся отправиться. Помимо странной близости, в звёздах есть дикость пустоты. Когда-то это мне казалось несправедливым. Нынче же одиночество во Вселенной видится вариантом взрослости, отчаянием ответственности.

В прошлом году я встретил в Женской башне отшельницу и никак не могу о ней забыть. Она была в монашеском облачении, сидела у костерка. Я смутился и хотел было податься восвояси, как она окликнула меня:

— Мил человек, пожалуйте к огоньку, чайник вскипел.

Я никого не хотел беспокоить. Но вот так, в ночи ночей встретить в пустыне человека, да ещё и разговориться с ним — настолько редкое событие, что отнестись к нему спокойно просто немыслимо. Что можно подумать о голосе, который окликнул тебя в пустыне?

Слово за слово, и оказалось, что живёт она здесь вторую неделю. В Израиле уже год и никуда из него не собирается. Цели у неё определённой не было, ей нравилось бродить от монастыря к монастырю, знакомиться с паломниками. В сентябре добрые люди обещали пристанище при Горненском монастыре в Эйн-Кареме. А пока довольствовалась работой на поливе монастырских огородов. С виду ей было за сорок, судя по речи — не москвичка. Библиотекарь? Учительница? Причина её бегства приоткрылась не сразу. Я достал вина, сыра, и отшельница заговорила с охотой. Ясно было, что молчала она долго и теперь пользовалась возможностью выговориться.

— Десять лет назад мой сын единственный, Серёжа, попал в аварию. Школу хорошо закончил, в институт поступил. Всё время с ним нянчилась, души не чаяла. Кружки, факультативы, всё для Серёжи, всё пожалуйста. А тут вот как получилось. На занятия торопился, переходил дорогу, сбила машина. Думала, руки на себя наложу. Но ничего, живой. Я его по кусочкам собрала, три месяца в реанимации жила под его кроватью. Но всё равно от головы мало что осталось. Теперь у него центра насыщения нет. Может сладкое есть килограммами. Но разве не милость, что живой?

— И как же вы его оставили?

— А я его не оставляла. Привезла сюда, вместе паломничали. Вот и в обитель Саввы Преосвященного вместе явились. Монахам он вроде нравится, теперь он воду помогает возить, проулочки метёт. Может, они его себе оставят. Мальчик-то у меня послушный. Вот только со сладким проблемы. Мне за Серёжу спокойно, никто тут не обидит. Завтра его ко мне приведут.

— Ясно. А почему вы уехали? Монастырей в России хватает.

— Вы понимаете, сын мой — кровинушка моя. Растила без мужа, души не чаяла, да вот беда одолела. А почему в Израиль приехали? Хотела сыну показать то, что Христос видел. Что ж его оставлять с тьмой наедине? А умру я? Так бездомствовать лучше в тёплых краях. Я не надеюсь ни на что. Решила его привезти ко Христу за пазуху. Тут тепло, тут божьи люди есть…

— И всё-таки я не очень понимаю. Россия — музеи, театры, парки, леса, поля. А здесь пустыня.

— А что пустыня? Разве не благодать в ней, раз тут Христос скитался? Разве не благодать в земле этой, раз Господь здесь человеком в мир явился?

— Не знаю, я в этом ничего не понимаю. Я не теолог.

— Да вы и счастья своего не разумеете, мил человек, — сказала она немного разочарованно. — Чужая душа — потёмки, вы со своей разберитесь. Детей-то у вас, наверное, нет?

— Это точно.

Какое-то время мы сидели молча.

— А вы заметили, — подумав, сказала отшельница, — что главная особенность пустыни — тишина. Одиночество и молчание. Не шелохнётся ничто: ни травинка, ни песчинка, ни ящерка, ни веточка. Только слышно, как муха звякнет над ухом. Молчащий неподвижный простор. Здесь можно позабыться. А ночью звёзды… Вон та звезда светит из глубины миллиарда лет пути, эта — из сотни миллионов. И обе, вероятно, уж более не существуют.

Мы допили вино. Отшельница, казалось, ничуть не была смущена своим эмоциональным всплеском, обращённым к незнакомцу. Не могу сказать, что мне стало понятно после этого разговора, что делала здесь, в пустыне, эта образованная, немного странная женщина. А может, это я сумасшедший? Ведь меня тоже все эти годы влекло в пустыню.

Звёзды побледнели, и я попрощался. Остаток ночи мне хотелось побыть одному. Потихоньку нащупывая тропу, я удалился на соседний утёс, нависший над ущельем. Засыпая над обрывом, я видел, как всё ещё падают метеориты. Я видел глубину неба и думал, что человек, конечно, мал, ничтожен даже, но всё это — и пустыня, и звёзды — ничего не значит без этой пренебрежимо малой величины.

2020

II. ТОЧКА РОСЫ

Облако

1