Точка росы

Дома над раковиной отупело отмывал от глины ботинки. Дочь пришлёпала босиком, залепетала что-то, притянула стульчик, влезла, стала деловито помогать. Девочка любила возиться с водой, высыпала зубные щётки из двух стаканчиков, наливала в один, выливала в другой…

Отмыл подошвы, молча собрал рюкзак, на пороге сунул Ренате денег.

Сначала мотался то по горам, то по побережью, в Севастополе узнал расписание паромов до Синопа, с мыслью рвануть в Каппадокию. Наконец бросил машину в Бахчисарае и три дня бродил по лесу, пока однажды в сумерках не вышел на караимское кладбище. Располагалось оно в овраге, заросшем дремучим лесом. Замшелые обелиски нестройно торчали вверх по склону, как зубы в старушечьем рту. Некоторые памятники были завалены. Он спросил у сторожа — почему.

— Многие тут ищут клады или старые свитки Писания. Я знаю? — пожал плечами добродушный карлик, заросший до ушей кудрявой бородой. Сначала незамеченный среди беспорядочного строя могил, сторож словно вырос из-под ног.

Потом он разглядел и сарайчик покосившийся, в котором тот обитал.

— А что ж ты волю им даёшь?

— Самому интересно.

В ответ он невольно ухмыльнулся, и вдруг — впервые за два года — полегчало, что-то упало в груди, всего лишь от какого-то ничтожного усилия лицевой мышцы, только тогда.

Ветер вновь прошёлся заполошным приступом по оврагу, хватил порывом по крышам, захлопали окна, залился лающим кашлем Сеид, харкнул в окно, стукнул створкой. В затишье слышно было, как накрапывает дождь, как густо погромыхивает над перевалом гром. Вдруг сердце оборвалось — и он впал в дрёму. Спустя провал черноты на него надвинулась яркая точка, лучистая звезда набежала в глаза, и со всех сторон он облетел её долгое тело. Тихий свет исходил из распущенных волос, наполнял смуглым свечением полную грудь, лоно, с улыбкой она вытягивалась перед ним всей своей мучительной долготой. Едва дотянулся в невесомости, припал губами к бедру, она запустила пальцы в его волосы.

Молния разорвала воздух над самым теменем, он подскочил и понял, что оглох. Ветер швырял беззвучно потоки ливня, он мгновенно вымок, схватил спальник, пенку, нащупал у пояса ксивник. Ослеплённые горы дрожали белым пламенем, он оглянулся, но тут же стена дождя косо рухнула на перевал, сломалась, по обочине шоссе уже бурлил поток, от грома взвыла автомобильная сигнализация, дрожь охватила его. Изо всех сил прижав к груди спальник, ринулся через двор в бытовку. На пороге, как птица в стекло, в него влетела полуголая Машка. Она полоумно раздирала рот, что-то выла, приплясывала от страха, груди прыгали под рваной ночнушкой. Схватила за плечо, прижалась, ища защиты, не понимая даже, кто это перед ней, и жар человеческого тела окатил, расплавил; он гладил девчушку по голове, как заведённый.

В проёме мелькнула фигура, молния снова выхватила дорогу, спуск в тоннель, огибавший гору, за ним вполнеба высился сизый силуэт воина, он уменьшался, уходил, плащ его, сотканный из ливневых потоков, ниспадал к морю.

Спальник всё-таки грел, он накинул его Машке на плечи, она скоро пригрелась, потянула за собой, легли вместе, она дышала ему в спину, горячий рот её огнём расплывался на лопатке.

Колотун стих, сон завалил затылок, он заснул так крепко, как никогда, с самого рождения.

Утром никак не мог проснуться, хоть солнце и слепило сквозь закрытые веки — луч стоял на них ласковой ладошкой, по нему можно было забраться высоко-высоко, осмотреться над всем побережьем, ослепнуть от дуги горизонта.

Он вышел к дастархану. Сеид восседал на хозяйском троне.

— Как спалось?

— Отлично. — Он всё ещё щурился и вместо Сеида видел круглого жука, полоски надкрылья вторили халату.

— Слава Аллаху, я не запер вчера бытовку. На Ласпи всегда гремит. Кругом сухо, а сюда обязательно туча повернёт.

Гостьи Сеида, охая, спустились из своего скворечника во двор, прошли к умывальнику. Одна другой протяжно жаловалась, поднимала руки:

— Как я напугалась! Подхожу к окну — молния бах, бах, сверху потоп. Думала — море нас смоет. Потом вспомнила — дом на горе. Ай, как хорошо! Но долго, долго уснуть не могла, лекарство пила.

— Трусиха ты, — отвечала ей другая.

Сеид снова усадил подруг за стол, разлил остатки коньяка, предложил и ему. Отказался и пошёл собираться.

Открыл багажник, закинул спальник, пенку.

Вдруг кровь отлила от головы.

Рюкзака на дастархане не было.

Думая, что порывом снесло его в овраг, слетел по трапу, облазал сырую, скользкую от прелых листьев яму, заглянул под сваи. Поднялся обратно, поскользнулся на гнилой доске, саданул колено.

Сеид выслушал, призвал повара:

— Володья! Володья!

Володя — лысый крепкий мужик в джинсовой рубашке, в первую ночь именно он устраивал его на ночлег — подбежал, выслушал. Лицо Володи стало озабоченным.

— Есть подозрение, кто это сделал. Этот человек не первый раз здесь шкодит. Хусейн знает, как его найти. Хусейн! — гаркнул, обернувшись, Володя.

Спустился Хусейн, толстощёкий паренёк, заспанный, мрачно выслушал, но искра мелькнула в его мятом лице, выдала зависть.