Точка сингулярности

Штурмовой «броневик» Тома был хорош, он пер по сыпучему песку как танк, оставляя за собой «колею» глубоких осыпающихся следов, по которым Хоаххин с Пантелеймоном едва успевали за неугомонным доном. Но все хорошее когда-то кончается. И ровно через сутки (если верить хронометру Хоаххина) после того, как друзья выбрали направление и двинулись в путь, псевдомышечная гидравлика «броневика» сдохла. Это было плохой новостью. Хорошая же новость состояла в том, что двойной дневной рацион в тяжелом десантном бронекомбинезоне Тома, в отличие от галет и содержимого термофляги Пантелеймона, оказался почти не тронут. Однако таскать за собой эту двухсоткилограммовую дуру даже ради пайка и четырех литров воды было неразумно. Съестное решили располовинить на ужин и завтрак, и «переночевать» возле кучи металла, которая последним усилием батареи удалила из задницы Тома трубку жизнеобеспечения и окончательно застыла в позе брошенного в чулан манекена. Четыре часа сна на каждого в порядке живой очереди, завтрак из остатков высококалорийной пасты и несколько хороших глотков воды ненадолго оживили атмосферу.

Ровное зеленоватое сияние небосвода, видимо, понятия не имело о том, что в некоторых мирах существуют день и ночь, а обитатели этих миров склонны время от времени отдыхать, кто-то в темное, а кто-то в светлое время суток. Тем не менее с одной стороны свечение было интенсивнее, а север, соответственно, предполагался с обратной стороны небосвода. Вот в этом направлении путники и двинулись, воздавая хвалу Творцу за то, что хоть полевой медицинский блок отстегивался от брони. Стимулирующие и обезболивающие капсулы были аккуратно уложены в самопальный узелок, скрученный из тонкой термоткани, добытой из внутренностей все того же «броневика». Из неприкосновенного запаса аптечки решили использовать только акваблокатор, впрыснули подкожно (Хоаххину подчешуечно) одну капсулу на троих, пока еще в организмах было достаточно влаги.

Детям Гнева не впервой топать сутками с полным боекомплектом на горбу, а вот Том к исходу вторых суток похода расклеивался на глазах. Хоаххин старался занять его сознание приятными воспоминаниями, отвлекая от боли и усталости, Пантелеймон трещал без умолку, пересказывая старые армейские анекдоты, и время от времени легонько поддавал Тому под зад, восстанавливая темп движения колонны. Хоаххин зафиксировал момент, когда Том окончательно отключился, потеряв его взгляд. Еще Пантелеймон, наконец, заткнулся и только продолжал ритмично пыхтеть. На его шее болталось совсем не маленькое поникшее тело бородатого дона. Ничего не менялось. Ну совершенно ничего. Ни яркость, ни склонение этого размытого источника света, ни пейзаж вокруг. Хоаххин резко остановился на месте. Пантелеймон почти врезался в напарника, лишь в последний момент, бросив тело на колени, ухнулся в горячий песок.

– За двое суток мы прошли по прямой километров семьдесят-восемьдесят, это минимум. Ни на одной планете, а я их немного повидал, я не сталкивался с полным отсутствием малейших ориентиров на местности в течение такого отрезка дистанции. Только в океане, да и то облака, звезды… блин!

– Ты что, командир, лекцию из курсантского прошлого вспоминаешь? Ты это смотри! Я вас двоих так быстро тащить не смогу, – прохрипел Пантелеймон, с трудом ворочая деревянным языком в пересохшем горле. А затем, аккуратно приподняв голову Тома, легонько похлопал его по бледным щекам и подергал за кончик бороды.

– Смотри зубы ему не выбей, он еще молодой.

Пантелеймон, недовольно бурча, прервал реанимационную процедуру. Хоаххин «отключился» от взгляда отца-настоятеля и погрузился во тьму. Он представил себе заросли тропических джунглей на Светлой, журчащий по камням ручей, резкие гортанные крики пучеглазов и дождь, проливной ливень, который черные пузатые тучи расплескали, почесывая свое брюхо о плоскую вулканическую верхушку каменного острова…

Что-то холодное и мокрое шлепнулось ему на затылок, потом еще, на нос, и еще, и еще, за шиворот. Хоаххин «открыл» глаза Пантелеймона и обомлел. Песка не было и в помине. Тугие струи воды падали с неба, разбиваясь о листья деревьев на тысячи хрустальных холодных брызг. Шум льющейся воды заполнял все окружающее пространство. Батюшка не торопясь стягивал со ступни зубастый армейский говнодав, вторая, уже разутая ступня его по щиколотку утопала в быстро наполняющейся луже кристально чистой дождевой воды. Том продолжал лежать с закрытыми глазами и широко разинутым ртом пытался ловить тяжелые и холодные капли проливного дождя.

– Ты что сделал?

Шум ливня заглушал слова. Пантелеймон почти орал, он разомкнул ладони, из которых маленький водопад устремлялся в его зубастую пасть. Остатки искусственного «водохранилища» упали ему на голову и оттуда скатились под распахнутый ворот скафандра.

– Я? Я ничего не делал!

– Господи, как же хорошо получается у тебя ничего не делать! А пожрать у тебя случайно так же не получится? Все равно ведь делать ничего не надо…

* * *