Точка слома

Увидев должность убитого у Кирвеса внутри все оборвавшиеся части словно сгорели – появлялось опасение, что Летову могут предъявить контрреволюционное преступление, взамен обычного убийства с отягчающими обстоятельствами, и тогда уже было несдобровать. Скорее всего, так и должно было случиться – все-таки убит, практически, третий или четвертый человек в райкоме Партии, причем райкоме одного из самых рабочих районов города. Кирвес опустил голову на руки, пытаясь вдавить глаза. Он видел лишь абсолютный мрак с какими-то растекающимися красными кляксами, но мысленно, мысленно он был с Летовым. Почему ему стал так близок этот человек? Наверное, причины лишь три: Летов был большим профессионалом и знатоком своего дела, чем сразу поразил Кирвеса; как врач Кирвес всегда сочувствовал больным, что уж говорить про больных аффективными расстройствами, если еще вспомнить какую боль он пережил после смерти жены; и тот самый неубиваемый сентиментализм: спасти человека от гибели это дело чести! Но сейчас все это рухнуло – Кирвес понимал, что все, на что он способен, это попытаться доказать невменяемость Летова и отправить его в дурку. Но это было очень маловероятно, да и Кирвес знал, что Летов откажется. Выходит, что спасти его не получится… все это море, море сочувствия, море… море жажды помочь несчастному Летову, все это море утыкалось в высоченную дамбу обстоятельств и растекалось по душе Кирвеса. Он так хотел помочь, даже забыв про все обиды, про то, какой, по сути, ужасный человек Летов, пусть ужасный после жутких избиений жизнью, но все же ужасный; Кирвес все равно хотел помочь, но понимал, что это уже практически невозможно.

Но попытаться стоит всегда.

Всю ночь Кирвес осматривал труп и протоколировал результаты осмотра, пытаясь высчитать, сколько ударов все-таки было нанесено. По просьбе Ошкина Летову выдали обычное нижнее белье нижних чинов милиции, взамен окровавленной рубахи и галифе, а также решили его не трогать этой ночью – сознание никак не прояснялось: он не мог говорить и даже с трудом стоял на ногах. К двенадцати ночи в милицию пришел первый и второй секретари райкома Партии, принесшие личное дело Жлычева; спустя пол часа к ним пришла и жена убитого с его взрослым сыном. Рыдания вновь разодрали мрак и тишину райотдела милиции, первый секретарь в длинном черном пальто, практически полностью закрывавшем костюмные черные брюки, заправленные в чистые сапоги, о чем-то энергично разговаривал с Ошкиным, нацепившем свои основные награды и надевшем форму; Кирвес, как и обычно, успокаивал укутанную во что ни попадя жену с короткой блондинистой стрижкой, сын Жлычева мрачно стоял в стороне вместе со вторым секретарем, который выглядел даже более статно, чем первый – стрижка полубоксом, круглой формы череп и изрытое морщинами лицо, мощные руки, укутанные в такой же мощный тулуп и короткие, но очень массивные ноги в офицерских галифе и бурках.

–Вы же понимаете, что весть об этом ужасающем преступлении уже дошла до Горкома партии и, скорее всего, не сегодня-завтра этого убийцу увезут в город! – громко кричал Персек.

-Отлично понимаю, но исполняю все юридические формальности – мрачно отвечал Ошкин, уже заранее знавший судьбу несчастного Летова.

Проведя процедуру опознания изуродованного трупа, гости разошлись по домам часам к трем ночи и отделение вновь накрыла тишина. Кирвес долго вглядывался в вымытое им лицо покойника – посиневшее, уже очень пожилое лицо, с седыми усами, на которых еще остались капельки крови, толстыми губами и навсегда зажмуренными глазами – вряд ли кому-то еще придется их открывать.

Спустившись вниз, Кирвес застал Летова за бесперебойным рыданием – он сидел на холодном полу, измазав белые кальсоны в грязи камеры, обхватив голову руками и пуская слезы в окровавленные руки.

–Сергей, ты очнулся? – тихо спросил Кирвес.

-Да – послышался заплаканный голос из камеры.

–Ты помнишь хоть что-то? – спросил Кирвес, заходя в камеру.

-Помню лишь чувство облегчения когда я это делал – выдавил Летов, высмаркивая кровавую субстанцию на пол.

-Зачем?

-Тебе это важно?

-Более чем.

-Я это делал, чтобы мне стало легче. Иного способа снять эту боль я не видел.

-Не видел?! – закричал на все отделение Кирвес – не видел?! Был один верный способ – сказать мне, уехать в горбольницу в психиатрическое отделение, пролечиться и зажить вновь!