Точка возврата

Шредер вскочил, заметался по комнате. Убежище вдруг стало жалким и ненадежным. «Теперь найдут, из-под земли достанут!» Ненависть бьется с обреченностью. Даром не дамся!

Выскочил на лестничную площадку, прильнул к пыльному, заляпанному окну. Краешек голубого «ланцера», кругом тишина, старухи, мамки с киндерами. Вроде ничего особенного, только три мужика будто ждут кого… Топорная работа. Вьются возле машины, как мухи над падалью. «Достало все! Опять прокололся, идиот! Маячок приляпали, а я и не проверил, кретин! Бегаю, ровно мышь по клетке, а они глядят, прикалываются!» Стукнул по подоконнику, зазвенело, задребезжало стекло. «Не знают только номер квартиры, у всех подъездов ждут, чтобы наверняка». Шредер крепко, со злостью выругался. Так и замочил бы гадов, жаль, ствол в машине. И здесь прокол! К службе не годен, дебил! Ментов одурачил и успокоился! Идиот! Бешеный взгляд метался по крохотному заплеванному закутку: должен же быть выход! Крашеная зеленая лесенка на чердак, навесной замок. Рвануть на крышу, осмотреться, оценить обстановку? Не лезть же вслепую! А вдруг пронесет?! Верилось слабо. Но забиваться, как крыса в нору, — ни за что!

Вернулся в квартиру, отыскал скрепку, согнул, повертел в руках, будто примеряясь к замку, сунул в карман и побрел на кухню. Спешить не хотелось, обмозговать бы все по порядку. Вытащил из холодильника почти целый торт, отрезал кусок, смахнул пышную кремовую розочку, стал равнодушно жевать. Приторная гадость, выпить бы. Нельзя. Слабость. Плеснул вчерашней заварки, поморщился, встал. Аляпистые магниты на холодильнике, чахлое алоэ на окне, взгляд цеплялся за всякую хрень, мешая сосредоточиться.

Выходить без грима страшно, неловко, будто голый. Намазал рожу белым кремом, глянул в зеркало. Не катит! Какой там гот! Так, Пьеро недоделанный! Накинул куртку, прихватил ключик от квартиры. Вдруг придется вернуться.

Шаткая металлическая лесенка, давно не беленый потолок. Навострил скрепку, сунул, покрутил, замок поддался почти сразу. Шредер влез в люк, прикрыл за собой дверцу. Кто-то схватил за ногу, рванулся в ужасе, треск рвущейся материи. Всего лишь гвоздь, а джинсы испорчены. Нервы ни к черту! Выругался, осмотрелся. Темно, пахнет грязью и плесенью. Шумно шарахнулись потревоженные голуби, человек шагнул за ними, начал протискиваться в окно. Синее небо, раскаленная крыша, закатное солнце жарит вовсю, железо гремит под ногами. Высота пьянит. Людишки внизу, как муравьи, так бы и наступил.

Металл шевельнулся под ногами. Шредер вздрогнул, обернулся. Куратор и два бойца.

Борис Сергеевич деланно сладко улыбнулся:

— Эх, и промурыжил ты нас, Тимоша! Три часа ждем.

«Опять "Тимоша"… Да кто им дал право?!» Голова закружилась, дерзость застряла в горле. Застыл столбом, словно нашкодивший пацан.

— Что же ты против своих пошел? Ай-ай-ай! Так дела не делаются! — в голосе все больше сладости.

Шредер молча осклабился, уродливый клоун с размалеванной рожей. Выхода нет, ну, и по фигу! Дразнить судьбу нельзя без конца. Ни страха, ни жалости к себе, только ненависть к этому лощеному мерзавцу, к его приторному тону. Поднял голову, уставился на врага пристально, будто с любопытством, а сам просчитывал диспозицию. «Метра три — далековато. Но без тебя я не уйду!» Сделал полшага вперед. В глазах куратора мелькнула тревога.

— В чем дело, Борис Сергеевич? Никак не пойму! — и наглая наивность на роже.

— Ай-ай-ай! Прикидываться вздумал, а был лучшим из моих парней. Такие надежды загубил, и не стыдно тебе?

— Стыдно! — незаметный шажок вперед.

— Зачем только карусель закрутил?! Чего тебе не хватало? Подростковость, что ли, взыграла? А я думал, ты не дурак! — вздох искреннего сожаления.

Бойцы расслабились, предчувствуя долгую болтовню.

«Любит же мерихлюндию разводить, ханжа хренов! Давно бы уже рассчитался. Нет, поиграть надо, покуражиться». Где взять злость на последний рывок? Сейчас или никогда! Шредер прыгнул, вцепился в ворот дорогущей куртки, сбил куратора с ног. Кубарем покатились к краю, грохот железа, матюки. Охранники пока не стреляют, чтобы хозяина не зацепить, прыгают, как медведи в цирке.

Вот кромка, перемахнуть — и все. Куратор отчаянно брыкался, рожа испуганная, жалкая. Из-за него все! И не отвертеться, не соскочить. Ненавижу!!! Обнял, вцепился отчаянно, страстно. Бойцы молотят, тащат. Секунда — и все пропало. Надо кончать. Где-то внутри шевельнулся страх: неужто продолжения не будет? Последнее усилие — и вниз.