Точка возврата

— Командир, — Малышев смущенно переминается с ноги на ногу. — Давай возьмем заодно Светку. Она в больнице лежала, а завтра в первый класс идти надо. Неудобно как-то, первый раз в школу, и опоздает. Мать меня попросила…

Светка не смотрит на нас, но, я вижу, слушает внимательно, напряглась, сжала губы. «Семь бед — один ответ», — решаю я.

— Давайте по-быстрому в кабину.

Туман тем временем разошелся, светлыми пятнами проглянуло солнце, заблестели крыши домов, ожили, зашевелились на тополях листья. Откуда-то сверху, с западной половины неба, потянулся к земле мягкий, тягучий гул высоко летящего самолета, начался утренний перелет.

Малышев сходил к техдомику, взял погнутое старое ведро, слил в него бензиновый отстой. До меня донесся обрывок разговора.

— Я посылку хочу с вами отправить, — говорит Малышев. — Мать Володьке свитер связала, да девчонкам надо варенье послать. Я сам собирался слетать, попроведать их, да что-то спина разболелась…

— О чем разговор, — ответил Николай Григорьевич.

В Ербогачене нас уже ждали. Возле аэропорта рядом с тоненькими невысокими елочками стояли машины, толпились люди, казалось, весь поселок пришел встречать самолет. Рядом с поселком невысокая обкусанная тайга, над ней вылинявшее, точно застиранная косынка, небо. Кругом было сухо, в последнее время дожди обходили Ербогачен стороной. Тепло. Здесь уже вовсю хозяйничает бабье лето.

Дизель выгрузили быстро, на это ушло минут пятнадцать, я едва успел сходить на вышку, подписать задание. Из Ербогачена везти нечего, обратно мы полетим пустыми, в самолете неуютно, глухо гремит под ногами металлический пол.

В пилотской кабине Николай Григорьевич суетливо запихивает в угол целлофановый мешок с мелкой, точно килька, серебристой рыбкой. Я с подозрением гляжу на бортмеханика:

— Тогунок?

— Да это твой Колесников с нашим пассажиром передал, — поглядывая на меня своими честными глазами, отвечает Николай Григорьевич.

— М-да…

— Так он сам принес, я его не просил, — как бы оправдываясь, зачастил бортмеханик. — Вот Кеша может подтвердить, я отказывался. Так он обиделся. Не по-таежному, говорит, поступаешь.

И вот мы снова в воздухе, под нами петляет Тунгуска, внизу пористая, похожая на губку тайга, белые песчаные берега медленно, сантиметр за сантиметром, ползут нам навстречу. «Первозданная, еще не тронутая человеком земля», — думаю я, и тут же мысли мои натыкаются на вчерашний рассказ Малышева, и я начинаю думать, что стоит только спуститься с высоты в эти чащобы, как все станет другим, не таким ласковым и доброжелательным. Я вспомнил, что совсем недавно здесь были такие пожары, что Ербогачен пришлось отстаивать всем селом. Успели, спасли. И первая помощь пришла с воздуха, прилетели летчики и привезли насосы, шланги, взрывчатку. А каждую весну другая напасть — наводнение. По весне Тунгуска, наткнувшись на ледяные заторы, начинает расходиться в разные стороны, болотистые низины на многие километры закрывает ледяная вода. Вода сметает не только тайгу, она топит Непу, Преображенку и все деревеньки, что встают на ее пути.

Тогда я еще не знал, что много позже, весной две тысячи тринадцатого года, эта северная земля возьмет жизни молодых пилотов-вертолетчиков и спасателей. Девятью жизнями заплатят они за спасение сто тридцати домов в Преображенке. Подрывая ледяные заторы, они допустят промах, и крылатая машина разлетится на кусочки. И в той катастрофе погибнут те, для кого это была обычная работа, те ребята, с которыми мы когда-то делали одно дело, летали туда, где нас ждали. Тунгуска будет продолжать свое неслышное и невидимое с воздуха движение куда-то на север, куда стремились все, кто хотел бороться и искать, находить и не сдаваться, и где, как говорится, без авиации, как без рук.

Моторы работают ровно, и на душе спокойно. Николай Григорьевич прикрыл глаза, все же беспокойная ночь, когда они с Малышевым меняли цилиндры, дает знать. Но я знаю, чуть подболтнет, появится посторонний звук, он встрепенется, завертит по сторонам головой, осмотрит приборы и, если все в порядке, вновь закроет глаза. Сам он частенько по этому поводу рассказывал байку про старого бортмеханика, который, приехав на лечение в санаторий, не мог заснуть. Тогда там нашелся не менее опытный доктор, который велел нарисовать над кроватью приборную доску и включить записанный на магнитофон звук моторов. Через минуту бортмеханик спал, как новорожденный.

В Киренске нам забросили в самолет слюду, которую мы привезли из Мамы. Вновь в самолете запахло сырым деревом, вновь сквозь щели, тускло поблескивая, глянула на нас слюда мусковит.

За гулом моторов день пролетел незаметно. Солнце расплавленной каплей сползло к горе, над рекой образовалась легкая дымка. Мы не вылетали, ждали Малышева, он уехал домой за посылкой, которую мы должны отвезти в город.