Точка возврата

Впрочем, о репутации Савича, несмотря на доброе к нему отношение, Анисимов не задумывался. Синоптик, даже самый отменный, – только человек, а человеку свойственно ошибаться. Если уж он не в состоянии познать самого себя, то природу и подавно. Природа приоткрывает свои тайны ровно на столько, на сколько сочтет нужным – чтобы человек не слишком зазнался и не потерял к ней уважение. Вот циклон и решил круто развернуться на юго-восток, чтобы синоптик Савич отныне и навсегда лишился уверенности в точности своих прогнозов. Такое рано или поздно случалось со всеми синоптиками, исключений Анисимов не знал. Да что там синоптики, вечные «козлы отпущения»! В разных они весовых категориях – человек и природа, особенно человек, попавший в другую стихию. Иной раз природа, втихомолку посмеиваясь, ложится на лопатки – радуйся, мол, думай, что осилил; но бросивший ей открытый вызов далеко не всегда может рассказать подробности своего единоборства, как никому ничего не рассказали Амундсен, Леваневский, Экзюпери…

Как многие повидавшие виды летчики, Анисимов, размышляя про себя, одухотворял природу, наделял ее живой душой и старался не преступать познанных горьким опытом пределов. Лихачество, риск ради самоутверждения были ему чужды; легенды о летчиках, пролетавших под мостом, не столько волновали его воображение, сколько удивляли бессмысленностью поступка; подлинное уважение внушал ему риск ради жизни, ради порученного дела – осознанный, разумный риск летчиков-испытателей или первопроходцев полярных широт с их полными неизвестности посадками на дрейфующий лед. Анисимов любил технику и верил в нее, но знал, как хрупок бывает металл и какой беспомощной становится могучая машина из-за случайной пустяковой поломки, не говоря уже о циклоне, который поставил своей целью смять, раздавить, сбросить машину вниз.

И Анисимов с горечью думал о том, что если свой мозг, свои мысли он держит под полным контролем, то о самолете он этого сказать не может.

Миновал точку возврата – не ищи виноватых. В аварии, помнил Анисимов, всегда виноват один человек – командир корабля.

Экипаж и пассажиры

«Средний я 04213 вошел облачность происходит сильное обледенение прошу разрешить изменить эшелон».

«04213 вас понял высота облачности пять километров зона свободна разрешаю изменять эшелон вашему усмотрению».

Анисимов усмехнулся. То, что зона свободна, он знал и без Среднего, входить в такую зону сумасшедших нет. Так что спасибо за разрешение…

Мощная, влажная и переохлажденная облачность жадно всасывала в себя самолет. У человека, попавшего в болото, есть шанс – если ему протянут руку. За Средний, до которого было двести километров, самолет зацепился эфирной нитью. Тоже, конечно, шанс – если пробить облачность, и не просто пробить, а сделать это в считанные минуты, потому что самолет начал быстро обрастать льдом.

Каждый вновь наросший килограмм льда неумолимо тянул машину вниз.

Летчик, знающий цену секундам, за считанные минуты может сделать многое. Но пробить облачность вверх невозможно, пять километров – такой высоты нагруженной машине не набрать.

Ушел вправо – облака, влево – болото, вниз – парное молоко.

Анисимов уловил взгляд второго пилота. С Борисом Седых он летал шестой год, и, чтобы объясниться, им необязательны были слова. Дела неважные, говорил своим взглядом Борис.

Неважные, взглядом ответил Анисимов, не то слово, правильно сказать – хуже некуда. Вижу, вижу, температура смеси, поступающей в карбюратор, падает, и, значит, падают обороты мотора. Наддув! Кулебякин делает все, что нужно делать, а наддув падает с каждой секундой, и двигатель трясет – верный признак того, что карбюратор обледенел. Полетим на одном моторе – придется снижаться, а нет запаса высоты – нет уверенности, слишком многое зависит не от тебя, а от везения.

Проще всего отделаться ото льда на винтах: трижды подряд изменил шаг винтов – и куски льда полетели, хлопая по фюзеляжу, как осколки снарядов. Потом, на земле, механики будут ругаться, залечивая раны на стальном теле… А со льдом на крыльях и стабилизаторе противообледенительная система справляется плохо, слишком быстро он нарастает.

Во что бы то ни стало выйти на визуальный полет!

В везение Анисимов не верил. Все удачи он привык тщательно планировать и добивался их своим трудом, а если дело шло к неудаче, то никакого чуда не происходило. С другими летчиками случалось, с ним – ни разу. Впрочем, чудо – это так говорится, а на самом деле, если разобрать его по косточкам, то получится, что никакого чуда не было, а был точный расчет храброго, хладнокровного и очень высококвалифицированного пилота. Ну и плюс немножко везения – того самого, на которое Анисимов не рассчитывал.