— Миледи, обед будет ровно через час, — с поклоном сказал Джонсон, когда мы вошли в холл.
— Так, — секунду подумав, сказала Люська. — Через полчаса приходи ко мне в будуар. Я хочу, чтобы ты платье надела прямо сегодня. Доставь мне такое удовольствие.
Питер куда-то утащил Тони, собаки, забыв обо мне, побежали за Люськой. Мне осталось только подняться в свою комнату, которую Энни, разумеется, опять не проветрила, и приводить себя в порядок. Вдевая в уши серьги, я вспомнила самый первый вечер в Скайхилле. Показалось, что это было целую вечность назад.
— Не волнуйся, все будет хорошо, — сказала Маргарет, появившаяся, как обычно, внезапно.
— Никак не могу вспомнить, кто еще оказывался рядом так же, как ты. Только что не было — и вот пожалуйста. Как будто тень сгустилась.
— Не знаю. И не переживай из-за того, что тебе придется делить себя между подругой, Тони и мной. Я действительно все понимаю. Для меня главное — чтобы у вас все было хорошо.
— Но у нас ведь не все хорошо, так? — вздохнула я, уловив неуверенность в ее голосе.
— Я не знаю. Что-то действительно изменилось. После того как вы пытались… помочь мне. Я не знаю, как объяснить это. Просто чувствую. Понимаешь, сначала вы оба сомневались, получится ли что-то, боялись, что не сложится, но между вами все было… радостно, что ли? Светло. И вдруг появилось что-то темное — когда вы вернулись из Лондона.
— О господи… — застонала я. — Значит, это правда. Значит, я не придумала. Я тоже чувствую это. И мне кажется, что и Тони. Он не говорит ничего, конечно, но я вижу. Маргарет, я не знаю, что тогда произошло. Как будто мы забыли что-то. Ты хорошо помнишь тот день?
— Я помню все, — печально усмехнулась она. — Я же призрак.
— Джерри, конюх, сказал, что лошадь, на которой я езжу, очень сильно беспокоилась тогда. Именно в то время, когда мы были у ювелира. А когда я потом пришла в конюшню, она принялась меня целовать.
— Собаки в тот день тоже волновались. Как раз днем. Места себе не находили.
— А ты, Маргарет? Что ты тогда чувствовала?
— Света… Ты немного не понимаешь… Когда я говорю, что чувствую что-то, это не совсем то, что испытывают люди. Это не ощущение, а знание о нем. Либо воспоминание. У меня нет тела, нет глаз, ушей, ничего нет. Я не вижу, к примеру, розы в вазе. Я просто знаю, что они там есть. Я не вижу и не слышу тебя, но знаю, как ты выглядишь, как звучит твой голос, какой запах у твоих духов. А вот ты видишь меня такой, какой представляешь. Мой призрак — действительно существует. Но моя внешность — плод твоего воображения.
— Но как я могла вообразить тебя, когда первый раз увидела в окне?
— Я мысленно передала тебе некий образ, похожий на мой портрет в галерее.
— Но ведь потом, когда я жила твоей жизнью, я видела тебя каждый день в зеркале! Ты была такой же. Ну, почти такой же.
— Это означает только то, что Мартин написал очень похожий портрет, — улыбнулась Маргарет.
— Послушай, сейчас я вижу — или мне кажется, — что ты улыбаешься. Это тоже плод моего воображения? Ведь эмоции — это не знания, получается, ты не можешь их испытывать?
— Могу. И испытываю. Только это несколько иное… Скорее, это некое состояние, которое ты улавливаешь точно так же, как и мои мысли. Мысли для тебя превращаются в речь, а состояние — в эмоции. В тот день… Я не знаю, что произошло. Но это было похоже… Наверняка тебе приходилось порезать руку чем- то очень-очень острым и тонким. Ты чувствуешь боль, но не видишь порез, пока не проступит кровь. Понимаешь меня?
— Кажется, да, — кивнула я. — Во всяком случае, пытаюсь.
— Тебе пора, — Маргарет начала таять. — Люси ждет.
Накинув халат, я прошла по галерее и постучала в дверь Люськиного будуара.
— Come in! — крикнула Люська.
Она сидела на банкетке у кровати, в том же вишневом платье, что и в первый день. Когда я вошла в комнату, ее лицо мгновенно стало веселым, оживленным — слишком оживленным! — но я успела заметить то, что было на нем раньше. Печаль. Усталость. Разочарование.
— Люсь? — я опустилась перед ней на пол, но она только покачала головой. — Если ты сейчас скажешь, что все в порядке, я на тебя смертельно обижусь.
Люська пристально смотрела на свои колени и кусала губы. Потом встряхнула головой, подняла глаза и сказала бесцветным, сухим голосом:
— У меня была задержка. Неделю. Все. Закрыли тему.
Так вот в чем дело! А я-то, идиотка…
А ведь я ни в чем не виновата! Но почему же снова и снова испытываю чувство вины — перед ней, перед Питером, перед Маргарет, конечно?
Что я могла сказать? Закрыли тему… Я просто обняла ее, и мы сидели так, пока Люська не высвободилась.
— Все! Дай мне побыть феей-крестной.
Она встала и взяла с кровати чехол на молнии.
— К счастью, оно не мнется, гладить не надо. Не представляешь, как трудно было его найти. Помнишь, я убила твою кофточку тушью?
— Да, — усмехнулась я. — Она так и не отстиралась.
— Считай, что возвращаю долг с процентами. Выбирала по принципу: посмотреть на тебя в нем и сдохнуть от зависти.
— Люсь… — фыркнула я. — Тони сдохнет от восхищения, ты от зависти. А что мне делать? Подобрать безутешного вдовца?