В семь часов вечера метро похоже на гигантский вонючий муравейник, и чувствовать себя одним из этих мелких, замученных, недовольных созданий не очень приятно. Настя протискивается в вагон и — вот удача-то — садится на свободное место. Она закрывает глаза и вздыхает. Ей еще хуже, чем остальным муравьям, которые торопятся поскорее забиться в свои норы: они, по крайней мере, могут отдохнуть ночью, а вот Насте не положено даже этого маленького муравьиного счастья. Все, что ей достается, — это несколько минут в метро, когда можно отключиться и не думать ни о чем.
— Ой, — громко говорит она, когда сидящая рядом женщина разворачивает газету и больно толкает Настю локтем.
Настя поворачивается к соседке, но не замечает ее, потому что видит крупный заголовок в газете, набранный красными буквами:
«Врач из Москвы исцелил себя сам, хотя медицина была бессильна». И чуть ниже черными буквами помельче: «Я просто очень захотел ходить!»
В первое мгновение Настя поражается глупости крупного заголовка: если врач себя исцелил, путь даже и сам, значит, медицина оказалась на высоте, разве не так? Но потом она видит две напечатанные рядом фотографии: на одной высокий светловолосый мужчина сидит в инвалидном кресле, прикрыв ноги пледом. На второй он стоит на лыжах, в одной руке держит две палки, а другой весело машет в объектив.
— «Я просто очень захотел ходить»! — возмущенно выкрикивает женщина, перехватив Настин взгляд. — Совсем заврались! Могли бы придумать что-нибудь получше!
— Это точно, — улыбается Настя. И перед ее глазами возникает взлохмаченный невысокий человечек, любитель нестандартных решений. Интересно, какого цвета была квитанция? Ведь не может же быть, чтобы мужчинам тоже выдавали розовые бумажки с малиновыми сердцами и голубые с белыми пушистыми облачками?
Настя как раз прикидывает, как смотрелись бы на ярко-синем фоне силуэты дорогих спортивных самолетов, когда кто-то хватает ее за плечо.
— Настя! Наааастяяяяяя! Куда ты смотришь? О чем ты думаешь? Как ты вообще по улицам ходишь?!
Это Дрю.
— Я не знаю, — откровенно признается Настя. — А что ты здесь делаешь?
— Я вернулся домой раньше, скучал по тебе и решил встретить у метро.
И, глядя, как круглое синеглазое лицо мужа становится расплывчатым, Настя не сразу понимает, что плачет посреди улицы.
— Караул, — говорит Дрю, обнимая ее за плечи. — То бросаешься на меня, как сумасшедшая, то плачешь ни с того ни с сего. Срочно в отпуск! Или хотя бы в гости в выходные. И если ты еще раз вернешься с работы позже восьми, твоя старая перечница будет иметь дело со мной. Так ей и передай.
— Передам, — всхлипывает Настя и позволяет отвести себя домой, раздеть и искупать в ванне с душистой пеной. А после этого тихо засыпает, не дождавшись ужина.
— Девочка, хочешь чаю?
Этот вопрос звучит так неожиданно, что Настя вздрагивает. Чаю? С чего бы это? Никогда не предлагал ей ничего подобного и вдруг — чаю? Она смотрит в его глаза, которые разбрызгивают вокруг хитрющие зеленоватые искорки.
— Чаю?
— Ну да.
— Какого?
— Зеленого, с женьшенем.
Ну конечно. Какого еще чаю мог ей предложить мужчина, у которого даже солнце над головой становится зеленым? Настя только молча кивает. То, что он с ней говорит, а она отвечает, кажется таким невозможно странным, что перед глазами все плывет. Дорогие, что же все-таки случилось с моей головой? Вы точно не видели, куда она делась? Может, ее проносило мимо тем беззвучным потоком, который начисто лишает в общем-то неглупую, идеально подстриженную женщину способности соображать?
Настя закрывает глаза и делает глубокий вдох. Она знает, что в таких вот случаях, когда земля уходит из-под ног, это самый верный способ. Вдохнуть побольше воздуха, подольше задержать его в легких, и равновесие моментально восстановится. Ну может быть, не моментально, зато наверняка. Настя честно вдыхает и считает про себя до двадцати. Потом еще раз. И еще. Вдох и выдох, это так просто. Вдох и выдох. Вот только дело в том, что лучше не становится: голова не возвращается, а сама Настя не перестает уплывать все дальше в неизвестном направлении.
— Так что же? Хочешь чаю или нет? Я не думал, что это такой сложный вопрос.
— Я и сама не думала, — виновато улыбается Настя.
— Хочешь или нет?
— Хочу.
Он поднимается из кровати и медленно идет к дверям.
— Если холодно, возьми себе футболку. Вот там — в шкафу.
Ну конечно. Ведь как только она оказывается в его спальне, одежда куда-то пропадает. Настя почти готова к тому, что в его шкафу окажется и ее красивое платье, и дорогое кружевное белье, и узкие джинсы, и много другой пропавшей одежды, но когда она открывает дверцу шкафа, сверху на нее падает что-то скомканное и мохнатое.
— Аааааа! Что за гадость?!
Кусок какого-то светло-коричневого меха. Или грязно-рыжего? Свалявшийся, лохматый и явно совсем не новый.
— Что это?! — кричит Настя.