Точки над «i»

Ромашка заметила в женском туалете Марти Маверс, амбициозную австралийскую комедийную актрису, которая вела счет своим и чужим заработкам и совала свой нос в дела соответствующих людей с телевидения так глубоко, что, будь ее нос длиной с рубильник Ромашки, у них бы давно кишки вылезли. Ромашка решила, что уж лучше она постоит на тротуаре с Данком, выпускником Кембриджа, который считал, что выступать в комедийных клубах Лондона куда опаснее и прикольнее, чем путешествовать по Южной Америке, к большому разочарованию родителей, поскольку они не знали, куда еще девать деньги. Отсутствие у них воображения было прямо пропорционально их состоянию.

Билли обнаружил болтающих Данка и Ромашку, но тут начался дождь, и они сбежали в относительную теплоту бара, хотя позже Ромашка обнаружила, что аудитория была на пару градусов холоднее точки замерзания.

– Ну что, на свидание меня пригласить хочешь? – спросил Билли.

– Размечтался, – Ромашка наглела по мере приближения к сцене.

– Тогда в чем дело?

– Хочу поговорить с тобой о Саре, – заявила Ромашка.

– Наши с Сарой отношения не твоего ума дело, – возмутился Билли.

Отдавая себе отчет в том, что она говорит как упертая феминистка, Ромашка выпалила:

– Сара – моя хорошая подруга, и я не хочу, чтобы ей вредили.

Она ожидала взрыва, но вместо этого Билли просто засмеялся.

– Что ты болтаешь, глупая женщина! О каком вреде может идти речь?

– Ну, той ночью… – Ромашка сникла. Ей не хотелось говорить об этом еще раз.

– Когда я случайно задел ее рукой, когда я пытался… – Билли тоже замялся, подыскивая нужные слова.

«Давай, давай. Это будет неплохо», – подумала Ромашка.

– …шлепнуть кошку?

«Ага. Кошку, которая летает на высоте человеческого лица», – подумала Ромашка, но ничего не сказала.

– Слушай, я уже извинился за сломанное запястье, я уже сказал, что не бил Сару той ночью. Я просто прикалывался, а вы все неправильно поняли.

Ромашка, как это случалось с ней уже сотни раз, начала сомневаться в своей правоте. Она чувствовала себя глупо – и чувствовала себя глупо потому, что чувствовала себя глупо. Дружеская речь о том, нужна ли Билли помощь, чтобы разобраться со своей агрессией, показала ей два пальца в неприличном жесте и вылетела в окно.

– Это все? – спросил Билли. – А то мне домой пора.

– Да, думаю это все, – ответила Ромашка, чувствуя себя злой и выжатой, и абсолютно не настроенной на выступление.

Она надеялась, что эта стерва Марти Маверс освободила туалет, и направилась в клуб. Ромашка попала как раз на середину выступления. Ей не нравилось смотреть это шоу, потому что оно заставляло ее чувствовать себя совсем не смешной.

Марта Мазерс открывала свое выступление трактатом о размере своей вагины и рассказом о том, грузовики каких марок могут туда въехать. Скучающая и депрессивная британская аудитория обожала ее и не обращала внимания на то, как она сканировала их лица, выискивая кого-нибудь более влиятельного, чем конферансье, с которым она переспала пару лет назад. Пока Марта веселила публику, появился выступающий последним Дес Пламптон. В прошлом он был десантником, но потом решил, что надо идти в ногу с молодежью, и сменил свои расистские и сексистские шутки на номера с матом и шутками про рекламу, хотя в последние годы он обнаружил, что старые номера становятся все более актуальными в постоянно меняющемся мире комедии. Ромашка и Данк были приглашенными гостями, и если бы Ромашка так не любила Данка, то радовалась бы, что ему приходится так трудно на сцене – обычно это значило, что после его выступления следующему будет легче.

Данк был милым аристократом, который стеснялся фамильного богатства, и даже предпринял слабую попытку отделиться от семьи, живя в сквоте и протестуя против охоты. Он несколько раз сталкивался с родителями на лисьих охотах и однажды стянул собственного отца с лошади, не узнав его.

Аудитория не велась на мягкий школьный юмор Данка.

– Вали отсюда, козел буржуйский, – эту фразу Данк слышал от публики чаще всего и уходил обиженный, так и не дав укорота обидчикам.

Ромашку всегда прижимало пописать в самый последний момент перед выступлением, и она слышала, как ее объявляют как раз в тот момент, когда тянулась за туалетной бумагой. За этим следовали панические попытки проверить, все ли застегнуто и подтянуто, и убедиться, что текст выступления убран в карман по пути на сцену. Сколько раз она говорила себе, что надо разобраться с этой проблемой, но всегда бежала в туалет в последнюю минуту. Это было в любом случае лучше, чем описаться на сцене. Воспоминание о том моменте, когда она вышла на сцену, забыв вынуть туалетную бумагу из-под резинки ужасных трусов, подаренных на Рождество, до сих пор вгоняло ее в краску. Она была слишком неопытна, чтобы обернуть этот конфуз себе же во благо или притвориться, что так было задумано, и, позволив публике нахохотаться до колик, тихо покинула сцену.

– Привет всем, – начала Ромашка, выйдя на сцену. – Я очень…

– Ого! Я бы хотел сесть на твое лицо, – крикнул кто-то из зала.

Публика захохотала.

Ромашка смутилась.

– Э-э… – сказала она.