— Хорошо, я скажу нечто новое. На даче Зоркальцева мне довелось побывать всего один раз. Произошло это так… Весной прошлого года, когда Ирина была еще жива, однажды в конце рабочего дня ко мне в кабинет внезапно вошла расстроенная Таня Зоркальцева и буквально со слезами стала умолять съездить с нею на дачу. Я попытался выяснить, что случилось, но она, будто помешавшись, повторяла одно и то же; «Потом узнаете, Вадим Алексеевич, потом узнаете». Я не смог отказать плачущей женщине. Когда мы приехали на дачу, там, к моему удивлению, находились сам Зоркальцев, Ирина, Леля Кудряшкина и еще какой-то элегантно одетый молодой мужчина с пижонскими черными усиками. Все четверо вальяжно сидели у камина и слушали японский транзистор…
Фарфоров надолго замолчал, и Антон вынужден был поторопить:
— Произошел семейный конфликт?
— Не сказал бы… Правда, Таня резковато бросила мужу: «Если не прекратишь подобные встречи, сожгу твой роскошный дом свиданий». Зоркальцев принялся объяснять, мол, встреча деловая, не надо раздувать из мухи слона и все в таком роде… — Фарфоров снова сделал затяжную паузу. — Сейчас думаю, не вспомнился ли Кудряшкиной тот случай и не решила ли она воспользоваться пожаром, чтобы причинить мне неприятность. Может ведь такое быть?
— Может, — согласился Антон. — А откуда жене Зоркальцева стало известно, что муж находится на даче с компанией?
— После Таня мне сказала, будто случайно увидела из окна проезжавшую мимо нашего треста свою машину и догадалась, что муж повез компанию на дачу.
— Ваши отношения с Зоркальцевым после того случая не испортились?
— Нисколько, — Фарфоров вялым движением руки показал на прозрачно-слюдянистый камин. — Вскоре после того случая Геннадий собственными руками соорудил вот это украшение квартиры. У Зоркальцева воистину золотые руки…
Слушая ответы, Бирюков исподволь присматривался к Фарфорову. Первоначальная нервозность Вадима Алексеевича постепенно прошла. Он вроде бы проникся доверием к собеседнику и теперь, похоже, чувствовал некоторую неловкость от того, что поначалу взял было несколько враждебный тон. И о Зоркальцевых, и о бывшей своей жене Фарфоров отзывался объективно, не сгущая темные краски. Неприязнь в его голосе сквозила лишь к Леле Кудряшкиной. Между тем к концу беседы именно Кудряшкина интересовала Бирюкова, поскольку невыясненным оставался вопрос о бирюзовом перстне, который якобы видел у Лели Вадим Алексеевич. Когда Антон заговорил об этом, Фарфоров спокойно подтвердил, что несколько дней назад Леля приходила к нему домой и действительно показывала серебряный перстень с бирюзой, чтобы определить, не фальшивый ли камень. Он сказал: «Бирюза не поддельная». Тогда Леля спросила: «Сколько рэ можно заплатить за такую прелесть?» — «Пятьсот рублей». — «Однако!»— удивленно воскликнула Кудряшкина и сразу ушла.
— Она что, у кого-то хотела купить этот перстень? — уточнил Бирюков.
Фарфоров повел сутулыми плечами.
— Я не понял, чего Леля хотела: купить или продать. Но в том, что это был перстень Геннадия Зоркальцева, не сомневаюсь ни на йоту. Геннадий покупал перстень с рук и так же, как Кудряшкина, приносил его мне, чтобы определить стоимость.
— Вы сказали об этом Кудряшкиной?
— Нет, разговор с Лелей был лаконичным. Я не переношу ее присутствия.
Антон извинился перед Фарфоровым за отнятое время и поднялся из кресла. Вадим Алексеевич проводил его до двери. Расставаясь, дружелюбно пожал протянутую руку.
Теплый солнечный вечер заметно поугас, когда Бирюков вошел в сумрачный подъезд девятиэтажного дома, где находилась квартира Лели Кудряшкиной. Остановившись перед знакомой дверью, нажал кнопку электрического звонка — звонок не работал. Пришлось постучать. В квартире никто не отозвался. Антон постучал сильнее — опять тишина= После третьей попытки открылась соседняя дверь слева. Выглянувшая на лестничную площадку белоголовая чистенькая старушка с прищуром оглядела Бирюкова:
— Ленка сегодня чего-то подзадержалась на работе. Должно, позднее заявится.
— Во сколько, примерно? — спросил Антон и посмотрел на часы, показывающие пять минут десятого.
— Дак, кто ее, молодуху, знает, во сколько. Придет, не беспокойся. Она всегда ночевать домой приходит, — старушка еще раз окинула Антона взглядом. — Ты, милок, случаем, в телевизерах не разбираешься?.. В прошлом месяце чего-то речь отнималась, а теперь соображение пропало.
— У кого? — занятый своими мыслями, спросил Бирюков.
— Дак, у телевизера. Речь слышна, а соображения нету.
— Ах, изображение… — Антон засмеялся. — Давайте, бабуся, посмотрим, почему он «соображать» перестал.