Антон присел к столу и сосредоточенно углубился в чтение показаний Савелия Кузьмича Вожегова, записанных на нескольких страницах оперуполномоченным Минского ОУР. Анкетные данные и общие сведения о Вожегове, указанные в протоколе, совпадали с теми, которые Бирюков уже знал. Новое для Антона началось с третьей страницы:
«…О потайном складе немецкого оружия я солгал ребятам в колонии для «авторитета», не думая о последствиях. Следующим вечером после этого ко мне подошел один на один осужденный Жора Коробченко, по прозвищу Дизайнер, и предложил бесплатно выколоть мне на груди «Трех богатырей». Я посмотрел эскиз татуировки на бумаге и согласился. Наколку делали тайком в библиотеке, где Коробченко числился библиотекарем-художником. В последний вечер, заканчивая татуировку, Коробченко, как бы между прочим, намекнул, что давно мечтает приобрести пистолет с патронами. Опять же, не думая о последствиях, я сказал: «Как освободишься из колонии, приезжай в Минск. Будет хоть сто пистолетов». Коробченко спросил мой домашний адрес и телефон. И то, и другое я ему солгал. Больше на эту тему мы в колонии не говорили. Отбыв наказание, я вернулся к родителям в Минск и позабыл о том разговоре. 30 мая утром мне на квартиру неожиданно позвонил Коробченко, сказал, что находится на железнодорожном вокзале в Минске и хочет меня увидеть насчет того, о чем договорились. Встретились мы у входа в вокзал. Первым делом Жора упрекнул меня за то, что я дал ему «липовый» домашний адрес. «Ты, Сава, в дальнейшем шуточки брось. Горсправка работает четко», — сказал он. Я начал было сочинять, мол, родители поменяли квартиру, но Коробченко махнул рукой: «Не наводи тень на ясный день. Когда надо, найду тебя под землей». У меня имелось пять рублей. Чтобы задобрить Жоржа — это его настоящее имя, я предложил пообедать. Зашли в вокзальный ресторан. За обедом Коробченко спросил: «Как насчет немецкого «вальтера» с патрончиками?» Пришлось опять лгать: «Понимаешь, пока я находился в колонии, солдаты с миноискателями обнаружили склад, и теперь там ничего не осталось». Жорж обозвал меня нехорошим словом и сказал, что моя брехня добром не кончится. Чтобы задобрить его, я пообещал раздобыть денег. Под предлогом купить новую импортную куртку в этот же день выпросил у мамы сто рублей. Куртку купил в магазине отечественную за сорок рублей, остальные деньги отдал Коробченко, думая, что он сразу уедет из Минска. Однако 31 мая Жорж снова позвонил мне, потребовал еще полсотни, чтобы купить в дорогу что-нибудь из одежды. По его голосу чувствовалось, что он сильно выпивши. Я понял: вымогательству теперь не будет конца, и честно рассказал обо всем родителям. Папа хотел немедленно заявить в милицию, но мама сказала, что никуда заявлять не надо, а лучше мне уехать от уголовных дружков в деревню Ханевичи Гродненской области, где живет мамин отец, то есть мой дедушка. Утром 1 июня мама проводила меня на поезд. Коробченко больше я не видел. Куда и какого числа Жора уехал из Минска, а также, где он находится в настоящее время, не знаю. С моих слов записано правильно и мною прочитано». — Ниже стояла разборчивая подпись Вожегова.
В сопровождающем протокол письме оперуполномоченный Минского ОУР сообщал, что безвыездное нахождение Вожегова С. К. в деревне Ханевичи со 2 июня с. г. до настоящего времени подтверждается свидетельскими показаниями.
— Вот наконец стало ясно, что ничего неясно, — проговорил Бирюков, возвращая протокол Шехватову.
— Голубев вчера вечером звонил… — Шехватов помолчал. — Самое удивительное, Тюленькин «опознал» Вожегова, но подписать протокол опознания категорически отказался и начинает даже поговаривать, будто никакого нападения на него не было, а «Ладу» угнали, когда он купался в реке.
— Старик боится мести, — сказал Антон. — Не могу понять, откуда он узнал о «Трех богатырях»? Это ж, можно сказать, уникальная татуировка. И еще, Шурик Ахмеров сразу навел на след Вожегова. Что это, какой-то расчет или чистая случайность?
— Философы утверждают, что случайность — одна из форм проявления необходимости.
— Ни у Тюленькина, ни у Ахмерова я не вижу даже намека на эту «необходимость».
— Завтра из колонии должен поступить материал на Коробченко, может, что-то прояснится, — нахмурившись, сказал Шехватов. — Рассказывай, что вчера узнал.
Бирюков подробно пересказал собранную за день информацию. Заканчивая, добавил:
— Такие вот разрозненные факты, Виктор Федорович, получаются. Логическая цепочка из них не вяжется, а след Зоркальцева и его пассажира в белой кепочке оборвался для нас на повороте с Красного проспекта к улице Дуси Ковальчук…
— Отыскать бы этого пассажира — след потянулся бы дальше. Давай прикинем: куда Зоркальцев мог выехать по улице Дуси Ковальчук?
Бирюков подумал: