Точки пересечения. Завещание

— На Мошково и Болотное. Но, судя по тому, что машина обнаружена в Рожневском урочище, Геннадий Митрофанович свернул с магистральной трассы на проселочную дорогу и заехал в наш район. Это, опять же, таит загадку: зачем ехать скверными проселками около трех часов, если можно всего за полтора часа промчаться по прекрасному шоссе?

— Обрати внимание, таинственный угонщик «Лады» Тюленькина тоже ехал из вашего райцентра в Новосибирск проселками. Не допускаешь мысли, что другой дороги он не знал?

— Допускаю и попробую выяснить, насколько хорошо Зоркальцев ориентировался в районных дорогах.

— Еще какие планы наметил?

— Планы большие. Поговорить с женой Зоркальцева — раз, с родителями Анжелики Харочкиной — два, с самой Анжеликой — три, с гарсоном Милосердовым — четыре. А там, глядишь, еще что-то непредвиденное выплывет.

— Считаешь, Харочкины оговорили Зоркальцева?

— Если верить Кудряшкиной…

— Можно ли ей верить?

— Знаешь, Виктор Федорович, по сравнению с прошлым годом Леля здорово изменилась. Многое, конечно, осталось прежним, но в целом она вроде бы поумнела. Во всяком случае, дурь из нее, как прежде, не прет наружу.

— Что ж, хорошо, когда люди умнеют… На Милосердова обрати особое внимание. По-моему, этот гарсон — темная личность, если выбирает жену по приданому, — Шехватов задумался. — Почему Кудряшкина наотрез отказалась от бирюзового перстня? Неужели Фарфоров солгал?

— Не мог Вадим Алексеевич солгать. Ложь — не в его характере.

— О Зоркальцеве какое мнение сложилось?

— Пока — смутное. В погоне за длинным рублем Геннадий Митрофанович, кажется, говоря языком футболистов, забил гол в свои ворота.

Шехватов посмотрел на часы:

— Мне, Антон Игнатьевич, пора на совещание. Вечером встретимся.

К высокому многоэтажному зданию геологического треста Бирюков подъехал на маршрутном автобусе в самом начале рабочего дня. Разговор с женой Зоркальцева состоялся в кабинете начальника отдела кадров, предусмотрительно вышедшего по «неотложному» делу.

Убитая горем Татьяна Петровна — по-девичьи хрупкая, с тонкими чертами лица и аккуратно уложенными в прическу каштановыми волосами — казалась осунувшейся, постаревшей. Одета она была в безупречно сшитый серый костюм, ворот которого прикрывал отложной воротничок синей в белую горошину блузки.

Беседа долго не клеилась. Тихим, срывающимся голосом Татьяна Петровна отвечала на вопросы лаконично, а большей частью вообще пожимала худенькими плечиками. Все, касающееся пожара и исчезновения мужа, для нее было «совершенно не объяснимым». Ничего не могла сказать она и о прошлом мужа, ссылаясь на провалы в памяти от переживаемого несчастья. На вопрос Бирюкова: был ли у Геннадия Митрофановича серебряный перстень с бирюзой? — по инерции сказала «не знаю», но вдруг задумалась:

— Простите, Гена носил на пальце такой перстень.

— Одиннадцатого июня он не оставил его дома?

— Нет, не оставил.

— Почему Зоркальцев уволился с завода?

— Гена расстраивался из-за какого-то конфликта на почве репетиторства и не хотел, чтобы об этом узнали в заводском коллективе.

— Конкретно не говорил, что за конфликт?

— Нет, но… незадолго до пожара на даче Гене звонила очень рассерженная женщина и, угрожая большими неприятностями, требовала вернуть деньги за репетиторство. По-моему, Гена называл ее Людмилой Егоровной…

— Не Харочкина?

— Фамилии он не упоминал. После я спросила Гену, чем это вызвано? Он усмехнулся: «Такая тупица попалась, что легче медведя научить четырем действиям арифметики».

— Ну и отдал Геннадий Митрофанович эти деньги?

— Собирался отдать, на самом деле — не знаю.

— Часто муж отлучался на машине из дома?

— Ежедневно ездил к ученикам.

— Обычно ученики ходят к репетиторам.

— Гена не хотел, чтобы у нас в квартире постоянно толклись недоросли. Сам ездил к ним.

— Ради чего он так сильно увлекался репетиторством? Семья у вас небольшая…

— Не знаю, — Зоркальцева заплакала и уже сквозь слезы еле слышно добавила: — Я ничего не знаю…

Большего, сколько Бирюков ни старался, он так и не узнал. Когда вернувшийся в кабинет начальник отдела кадров принялся успокаивать плачущую Зоркальцеву, Антон попрощался. В коридоре ему неожиданно попал навстречу вышедший из бухгалтерии бородатый Фарфоров. Вадим Алексеевич смущенно поздоровался и, как будто оправдываясь, показал заполненный бланк командировочного удостоверения.

— Опять улетаю. В Нижневартовск, на неделю. Вы ко мне?..

— Вадим Алексеевич, — сказал Антон, — Леля Кудряшкина заявляет, что никакого перстня вам не показывала.

Фарфоров нервно дернул плечом.

— Это бессовестная ложь с ее стороны. У меня, разумеется, нет свидетелей, но, если хотите, могу повторить при Кудряшкиной то, что говорил относительно перстня.

— Понятно. О Зоркальцеве нового не слышали?

— Как вам сказать… Разное болтают.

— Что именно?

— Например, будто Зоркальцев безбожно зарабатывал на своих «Жигулях», — Фарфоров тяжело вздохнул. — По соображениям этики не назову фамилии моей сотрудницы, которую Геннадий однажды довез от кинотеатра Маяковского до аэропорта Толмачево и без зазрения совести сорвал с нее десять рублей. Почти в два раза дороже, чем на такси.