Точки пересечения. Завещание

— Говорят, он часто квартиры меняет…

— Да, за полгода в паспорте три прописки. Объясняет, что проводил последовательный обмен, чтобы поселиться в старом доме, планируемом к сносу. В будущем году, когда дом станут сносить, рассчитывает получить отдельную благоустроенную квартиру. Ловкость рук, конечно, но официально не возбраняется, — лейтенант смущенно покраснел. — Вообще-то повстречайтесь с ним. У вас опыта больше, чем у меня.

— Придется повстречаться…

Двухэтажный бывший купеческий особняк, где поселился Милосердое, Антон Бирюков нашел не сразу. Построенный еще в дореволюционные времена, полуразвалившийся дом каким-то чудом оказался почти в центре нового жилмассива, и, чтобы пробраться к нему, пришлось долго обходить длинные, как Великая китайская стена, многоэтажки. В замусоренном дворике возле дома на растянутых веревках сушились простыни, а на вкопанной у крыльца скамейке сидела сгорбленная старуха и, приглядывая поверх очков за сосредоточенно играющей в куклы девочкой, штопала шерстяной чулок.

Поздоровавшись с нею, Антон спросил:

— Не знаете, Милосердое дома?

— Наверно, дома. Недавно парень какой-то спрашивал его. Зашел в подъезд и пока не выходил, — не отрываясь от своего занятия, ответила старуха.

Бирюкову не хотелось начинать разговор с Милосердовым в присутствии постороннего. Чтобы выждать, когда парень уйдет, он заговорил со старухой. Та оказалась не особо разговорчивой и оживилась лишь после того, как Антон умышленно поинтересовался предстоящим сносом дома.

— К концу лета твердо обещают снести. Раныие-то в этот «особняк» желающих не было. Теперь же зачуяли, что снос близко, и отбою не стало от предложений на обмен, — иронично проговорила старуха. — Взять того же Милосердова — из благоустроенной комнаты в центре города перебрался к черту на кулички в нашу развалюху.

— Тихо живет?

— Как мышка. Толком и в лицо не знаю. То на работе он, то уезжает.

— Друзья к нему часто ходят?

— Нет. Только этот парень, что перед тобой пришел, последнее время чуть не каждый день домогался, когда, дескать, сосед из отпуска вернется.

Бирюков внезапно почувствовал необъяснимую тревогу.

— Где Милосердова квартира?

— Внизу. С крыльца — сразу направо, — старуха кивком показала на закрытое окно. — Вот это самое окошко.

Антон вошел в пахнущий древесной плесенью узкий коридор. Постучал в правую дверь. За дверью послышался шумок, затем вроде бы кто-то сказал приказным тоном: «Не открывай!» Пришлось стукнуть резче. Через незначительную паузу тихий мужской голос, как показалось Антону, заискивающе спросил:

— Кто?

— Милосердое здесь живет? — уклонился от ответа Бирюков.

— Кто спрашивает?

— Милиция. Откройте!

На этот раз пауза затянулась. Во дворе глухо стукнуло, как будто с разбегу кто-то упал. Тотчас сердито закричала старуха:

— Ошалел, паразит! Чтоб ты себе дурную башку свернул, окаянный!

Бирюков быстро выглянул из коридорчика во двор, но, кроме развешанных на веревках простыней и склонившейся над плачущей девочкой старухи, ничего не увидел. Он тут же вернулся к двери и громко сказал:

— Откройте немедленно!

Сразу щелкнул замок. Дверь отворилась. На пороге стоял щеголевато одетый, бледный, как полотно, молодой мужчина. По зеркальным очкам и забинтованной руке Антон догадался, что перед ним Милосердое. Строго спросил:

— Почему не открывали?

— Не мог… не знаю… грабитель… — перепуганным голосом невнятно забормотал мужчина.

— Вы Владимир Олегович Милосердов?

— Да.

— Я из уголовного розыска, Бирюков.

Антон, не дожидаясь приглашения, шагнул в небольшую комнату, заставленную старинной мебелью, словно антикварный магазин. Совсем недавно закрытое окно, на которое показывала с улицы старуха, теперь было распахнуто настежь. Кое-как протиснувшись к нему, Антон посмотрел во двор. Старуха успокаивала девочку. Бирюков с досадой понял происшедшее, но на всякий случай, чтобы удостовериться, спросил:

— Что случилось, бабушка?

Старуха подняла сердитое лицо:

— Парень, до тебя пришедший, из этого окошка выпрыгнул. Чуть не затоптал, обормот, внучку!..

Бирюков повернулся к застывшему у порога, словно изваяние, Милосердову:

— Объясните, Владимир Олегович…

— Не знаю, не могу понять…

Милосердое затряс короткими рыжими кудрями. Выглядел он настолько перепуганным, что, казалось, никак не может прийти в себя. «Или способный артист, или здесь действительно произошло что-то ошеломляющее», — подумал Антон и сказал:

— Давайте присядем, надо серьезно поговорить.

Милосердое, как ванька-встанька, закивал головой. Он угодливо предложил Бирюкову старинный стул с гнутыми ножками. Сам же прихлопнул створки распахнутого окна, старательно задвинул шпингалеты и уж затем, будто враз обессилев, почти упал в кресло-качалку. Видимо, стараясь взять себя в руки, принялся медленно раскачиваться. При каждом движении назад-вперед зеркальные очки вспыхивали солнечными зайчиками. Это раздражало Бирюкова, однако Антон терпеливо ждал.