Читаем Точки пересечения. Завещание полностью

— Толком… Какой может быть толк, когда чуток не запалился от длительного аллюра… — Торчков глубоко, всей грудью, вздохнул. — Клубнику, Игнатьич, я собирал, ну так… в километре от березовского кладбища. Электричество опять в деревне выключилось, заняться нечем. Думаю, наберу спелой клубнички да с холодным молоком напузырюсь ею досыта. Погода, видишь, какая— тепло, светло и мухи не кусают. Задумался. Кидаю потихоньку: одну ягодку в кошелку, другую — в рот. Вдруг за спиной — «пчиш-ш-ш!» Оборачиваюсь — ракета только огненным хвостом мелькнула, а на траве… гуманоиды растянули, как рыбацкий бредень, Гайдамачихино черное платье и бесшумно ко мне пляшут. Не, не идут! А иноходью так, будто подплясывают, подплясывают…

— Вы, Иван Васильевич, сегодня с утра, случайно, не выпили?

— Перекрестись, Игнатьич!.. — Торчков обиженно поморщился. — Матрена не даст соврать, что у меня… это… как теперь говорят по телеку, трезвость — норма жизни.

— Ну и как же они выглядят, гуманоиды? — с улыбкой спросил Антон.

— Небольшенькие, вроде карликов или младших школьников, и зелененького цвету.

— Сколько их было?

— Толпа!

— А не двое, Иван Васильевич? — из-за плеча Антона внезапно сказала Зорькина.

Увидев ее, Торчков растерянно щелкнул челюстью:

— Марина?.. Ты правда здесь?..

— Разве не видите?

Торчков сморщил и без того морщинистое лицо, тряхнул головой и удивился:

— Правда — Марина! Почему говоришь: «А не двое?», если я говорю: «Толпа»?

— Потому, Иван Васильевич, что это Егорка с Романом Инюшкины вас напугали, — ответила Зорькина.

— Инюшкины, Свинюшкины, — обиделся Торчков. — По-твоему, я не отличу березовских пацанов от гуманоидов. Разве у Егора с Ромкой могут быть на плечах стеклянные кумпола вместо голов?

— У Инюшкиных есть зеленые маскарадные костюмчики, похожие на скафандры космонавтов, — Зорькина весело посмотрела на Антона. — Близнецы прыгали в них на новогодней елке, где я Снегурочкой была. И ракеты мальчишки умеют запускать. Недавно меня тоже чуть не перепугали на берегу озера таким запуском.

— Маринка, слушай сюда! — строго окликнул Торчков. — Возможно, с точки зрения экономики, ты правильно объясняешь, но…

— При чем здесь экономика? — удивилась Марина.

— При том, что она — твой конек. Но по НЛО ты меня не обскачешь, — Торчков, схватившись за поясницу, поднялся на ноги и прислонился к машине. — Объясни мне, недоразвитому, откуда у Инюшкиных хулиганов взялось Гайдамачихино черное платье? Или ведьма им в наследство свои тряпки оставила?..

— А если это платье вовсе не Гайдамаковой? — задала встречный вопрос Марина.

— Говори мне! Не скрою, на поминках у Гайдамачихи я малость злоупотребил, так сказать, перебрал, однако на похоронах был трезвый как стеклышко и своими глазами наблюдал, в каком платье ведьму закопали. Что теперь скажешь?

Зорькина улыбнулась:

— Теперь не знаю, что сказать.

— Вот и отвыступалась! И не сбивай Игнатьича со следственного пути! — захорохорился Торчков. — Знаешь, насколько здорово я помог ему в розыске кухтеринских брильянтов?..

— Садитесь в машину, Иван Васильевич, — сказал Антон. — Поедем на место происшествия.

Торчков, кряхтя, забрался в машину:

— Слыхал, Игнатьич, скоро откукарекаешься?

— Вы бы, Иван Васильевич, лучше о летающих тарелках нам что-нибудь рассказали, — попросил Антон, делая вид, что не понял последнего вопроса.

— Если без шуток, неопознанные летающие объекты— вопрос очень сурьезный и злободневный. Я вот давно собираюсь попросить Марину, чтоб она помогла мне кой-кого потрясти…

Зорькина лукаво прищурилась:

— Я ведь, Иван Васильевич, не в министерстве землетрясения работаю.

— Дак этот вопрос не обязательно через министерство решать, — не понял подвоха Торчков. — Вот мы теперь привыкли по каждому пустяку то в Совет Министров, то в ЦэКа писать. А для чего, спрашивается, на местах руководители сидят? Чтоб за них дядя работал?..

— Кого же и за что трясти надо?

— Кого… Начинать надо с правления колхоза. Инопланетяне-то распоясались до невозможности, считай, каждый день к нашей подстанции цепляются. Это ж экономическое преступление — бесплатно питаться колхозной электроэнергией! Почему тебя, как экономиста, такое расточительство не волнует? И председатель колхоза мышей не ловит, хотя я неоднократно намекал Игнату Матвеевичу: мол, посадят нас гуманоиды на щетки. Думаешь, он принял меры?.. Ничуть не бывало! Как Женька Туманов подключал пролетающие объекты на подпитку, так и продолжает подключать.

— Придется Туманову сделать начет за перерасход электроэнергии, — сдерживая смех, сказала Зорькина.

— Дак, Марин, давно бы тебе пора этим заняться! — вдохновился Торчков. — Тут, если заглянуть в корень, не одним экономическим ущербом пахнет. Женька ведь еще и моральный урон колхозникам наносит: телевизер-то, считай, каждый день отключается. Где гарантия, что колхозник в часы досуга не потянется вновь к бутылке?..

— А что, Иван Васильевич, тянет все-таки выпить? — спросил Антон.

— Нет, я не о себе говорю. Для меня, Игнатьич, вопрос с выпивкой решен окончательно и бесповоротно. Хочешь знать, почему?..

— Любопытно…

Перейти на страницу:

Все книги серии Издано в Новосибирске

Похожие книги

Армия жизни
Армия жизни

«Армия жизни» — сборник текстов журналиста и общественного деятеля Юрия Щекочихина. Основные темы книги — проблемы подростков в восьмидесятые годы, непонимание между старшим и младшим поколениями, переломные события последнего десятилетия Советского Союза и их влияние на молодежь. 20 лет назад эти тексты были разбором текущих проблем, однако сегодня мы читаем их как памятник эпохи, показывающий истоки социальной драмы, которая приняла катастрофический размах в девяностые и результаты которой мы наблюдаем по сей день.Кроме статей в книгу вошли три пьесы, написанные автором в 80-е годы и также посвященные проблемам молодежи — «Между небом и землей», «Продам старинную мебель», «Ловушка 46 рост 2». Первые две пьесы малоизвестны, почти не ставились на сценах и никогда не издавались. «Ловушка…» же долго с успехом шла в РАМТе, а в 1988 году по пьесе был снят ставший впоследствии культовым фильм «Меня зовут Арлекино».

Юрий Петрович Щекочихин

Современная русская и зарубежная проза