Точку поставит сталь (СИ)

А потом совершенно бесцветным тоном начал разговор такой глубины и сложности, что если бы я мог выбирать альтернативу, то согласился бы подработать в уютном доме для извращуг. Вру, конечно, не согласился бы. Но разговор был до того непрост, что в моём утомлённом сознании целиком уместиться не смог…

…Мы говорили больше часа. Негромко и на повышенных, постоянно перебивая друг друга и соревнуясь в болезненности колкостей. Но говорили честно, насколько вообще можно было доверять честности джинкина-там, наконец-то ответившего на бо́льшую часть вопросов.

Разговор ударил по нам обоим.

Мне пришлось сызнова испить горького пойла «Ты ни разочка не Нагината Когане Но», а Ч’айе… ей, пожалуй, пришлось многим горше.

Но девчонка была сильной.

Очень сильной.

Может быть, даже крепче небезызвестного специалиста по решению деликатных вопросов. А потому вынесла услышанное с невозмутимым достоинством. А ещё я был готов спорить на миллион рупий (теперь-то он у меня мог с лёгкостью появиться, сисадда?), что поняла она куда больше моего…

И вот мы говорили и говорили, глотая пайму и чингу, и разливая их по полу во время неосторожных жестов, проваливаясь в собственные мысли и страхи, цепенея и разгораясь от злости, проклиная Диктатиона и поражаясь его уникальности…

За покатыми стенами Пузырей густела ночь, скреплённая синтетической кровью перебитых при штурме онсэн. Внутри копились тревога и страх нового дня.

Вероятно, в какой-то момент Хадекин фер вис Кри, также известный нам под именем Энки, уловил, что ещё немного, и мы с Ч’айей просто рухнем без сил. Потому что предложил окончить беседу, подготовить новые вопросы и вернуться к обсуждению, когда это будет нам удобно.

И исчез из предоставленной норы, оставив после себя похмельное послевкусие и лёгкий гул в ушах — до того пронзительной показалась долгожданная тишина…

Какое-то время девушка молча смотрела на меня поверх кружки. Почти не мигая, почти успев напугать. Затем вздохнула, поднялась на ноги и устало потёрла лицо свободной рукой.

Я мог бы попробовать ещё раз обнять её. Мог бы сказать что-то утешающее или бодрящее (байши, да меня бы на её месте просто размазало!). А вместо этого выдавил что-то вроде:

— Тяжелее разговора у меня в жизни ещё не было. — Улыбка вышла кривой и пугающей. — А ведь в прошлом я наверняка спорил с твердолобыми редакторами и нирмаата[1]… — Потоптавшись на месте, я отставил глоток остывшей чинги на прикроватную тумбу, с облегчением распустил узел трехконечного галстука. — Если ты не против, я пойду мыться…

Ч’айя не ответила. Думала. Переваривала.

Что ж, мне это ещё только предстояло, ведь такого количества информации Лансу фер Скичире за раз точно не усвоить…

И вот уже затем — относительно спокойно и без возвращения к тяжёлым беседам, — миновали два коротких сонных дня. Пролетели, как единый миг или порыв тёплого ветра, не позволяя думать ни о чём, кроме сна и зализывания ран.

Я дрых, подруга отстранённо вгрызалась в «мицуху».

Глобальное информационное пространство гнезда всё заметнее барахлило, и мне не хотелось брать в голову ещё и мысли о том, что это из-за меня, однако…

Диктатион не торопил, и с разговорами больше не совался. Если девчонка что-то о своём прошлом и уточняла, то делала это закрыто, через внутренние системы Пузырей или когда я спал.

Однако же и без гнетущих откровений о нашем происхождении спокойствие было неполным — время от времени в моей памяти всплывал неприятный, тяжёлый сон, посетивший меня в ночь перед знакомством со Шникки и задорной перестрелкой в толпе фанатов перед входом в «Кусок угля».

Уж не знаю, что меня подтолкнуло. Но избавиться от тягости я решил не самым привычным для себя способом. Нет, не напился, ибо тогда способ был бы вполне опробованным…

Улучив момент, когда Ч’айя займёт гигиеническую кабину, я сдвинул стул в дальний угол комнаты, уселся (настороженно поглядывая на дверь), включил гаппи в режим записи, и начал диктовать.

И ощутил, что десятиминутный сеанс спонтанного изливания души помог, только когда пробормотал заключительное:

— Наверное, на этом всё, детка, конец записи. Надеюсь, всё это я наболтал не зря…

Заушник тут же откликнулся вежливым голосом джинкина-там:

— Не переживай, Ланс, я сохранил копию. И сделаю всё, чтобы адресат получил послание. Что бы с тобой ни случилось.

Очень трогательно. И тревожно. Я задумался, покусал и без того припухшую губу. И вдруг, удивив самого себя, приказал:

— Удали запись.

— Ты уверен? — Казалось, фер вис Кри немного удивлён.

— Нет… — Я пожал затёкшими плечами. Услышал, как в кабине перестала течь вода, заработали сушильные установки. — Эй, железяка, а ты вообще сумеешь понять, когда это будет нужно и нужно ли будет вообще?

— Я постараюсь, — с раздражающим спокойствием ответил Диктатион. — Просто верь.

— Верить? — Улыбка вышла кривой и недоброй. Такая у меня стала получаться всё лучше и лучше. — Может, этого и вправду будет достаточно… Хорошо, отменить удаление.