Она застыла в полной неподвижности, вперив в него пристальный немигающий взгляд. Этот взгляд не предвещал ничего хорошего. Он свидетельствовал о том, что она слишком напряженно думает. Или слишком много видит. Маркус терпеть не мог, когда она вот так смотрела на него. Даже в детстве обычно веселая и озорная Гонория порой замирала, подняв на него свои необыкновенные лавандовые глаза, и он понимал то, чего не понимали ее родные, – она обладала способностью заглядывать в души людей.
По крайней мере иногда.
По крайней мере в его душу.
Он попытался отогнать от себя воспоминания. Ему не хотелось думать о ее родных, о тех временах, когда он сидел с ними за одним столом и был частью их мира. И о ней самой ему тоже не хотелось думать. Не хотелось смотреть в ее лицо и глаза. Как раз сейчас на всех лугах и полянах распускались дикие гиацинты. Каждый год в это время он вспоминал о ней, рассматривая даже не сами лепестки, а их лиловатое основание, в точности совпадавшее по цвету с глазами Гонории.
У него защемило в груди, стало трудно дышать. Он действительно не хотел обо всем этом думать.
Господи, почему она молчит? Именно теперь, когда ее болтовня пришлась бы как нельзя более кстати.
И тут раздался ее тихий голос:
– Я могла бы представить тебя.
– Что? – не понял Маркус.
– Я могла бы представить тебя, – повторила она, – нескольким юным леди. Ты же сказал, что никого не знаешь.
Боже милостивый, мало ему хлопот с лондонскими дамами! Разумеется, он был представлен каждой из них. Но разве «быть представленным» и «знать» это одно и то же?
– Я буду счастлива познакомить тебя с ними, – доброжелательно сказала она.
Доброжелательно? Или с жалостью?
– Не стоит, – резко ответил он.
– Нет, конечно, у тебя достаточно знакомых…
– Мне просто не нравится…
– Ты находишь нас глупыми…
– Я не люблю пустые разговоры…
– Даже мне наскучили бы…
– Дело в том, – объявил он, желая покончить с этим беспорядочным диалогом, – что я ненавижу Лондон.
Он произнес это куда громче, чем собирался, и почувствовал себя глупцом. Глупцом, которому в скором времени придется разрезать свои лучшие сапоги.
– Ничего не выйдет, – сказал он.
Она явно озадачилась.
– Так мы никогда не доберемся до Фензмора. – Он видел, как ей хотелось сказать «я тебя предупреждала», и поспешил добавить: – Тебе нужно вернуться в Брикстен. Он гораздо ближе, и ты знаешь дорогу. – Маркус вспомнил, с кем разговаривает. – Ты ведь знаешь дорогу?
Надо отдать ей должное, она не обиделась.
– Мне нужно идти по тропинке до маленького пруда, потом подняться на холм, а там уже совсем близко.
Он кивнул:
– Пусть за мной приедут. Только не из Брикстена. Напиши в Фензмор. Адресуй записку Джимми.
– Джимми?
– Это мой старший конюх. Просто сообщи ему, что я на брикстенской тропинке в трех милях от дома. Он поймет, что надо делать.
– А с тобой тут ничего не случится?
– Ну разве что дождем смоет, – пошутил он.
Они оба посмотрели вверх. Небо заволокло угрожающими свинцовыми тучами.
– Черт возьми, – пробормотал он.
– Я побегу, – сказала она.
– Ни в коем случае. – Не дай Бог, она угодит в настоящую кротовую нору. И что тогда? – Ты можешь поскользнуться и упасть.
Она сделала несколько шагов и остановилась.
– Ты дашь мне знать, что благополучно добрался до дома?
– Конечно.
Он не мог припомнить, когда в последний раз извещал кого-то о своем благополучии. Но ему было приятно услышать ее просьбу.
Гонория скоро скрылась за деревьями, ее шаги затихли, и Маркус погрузился в размышления.
Долго ли ему придется ждать? Допустим, она не заблудится и дойдет до Брикстена. Это чуть больше мили. Потом ей надо написать письмо и послать кого-нибудь в Фензмор. Затем Джимми оседлает двух лошадей и отправится в путь, хотя лесная тропинка куда больше приспособлена для пеших прогулок, чем для верховой езды.
Итак, в общей сложности получается… Час? Нет, пожалуй, полтора. Если не два.
Маркус соскользнул на землю, чтобы иметь возможность прислониться спиной к бревну. Боже, до чего же все это утомительно. Он понимал, что боль в лодыжке не даст ему уснуть, но все же закрыл глаза.
И тотчас почувствовал, как на его лицо упала первая дождевая капля.
Глава 6
Гонория вся вымокла, пока добралась до Брикстена. Дождь зарядил минут через пять после того, как она оставила Маркуса на стволе упавшего дерева. На первых порах небеса ограничивались увесистыми редкими каплями – ничего хорошего, но терпимо.
Однако стоило ей выйти из леса на луг, как дождь превратился в ливень, и она в считанные секунды промокла до нитки.
А Маркус? Страшно подумать, что ему придется провести в лесу еще по крайней мере час. Она попыталась представить себе то место, где они расстались. Смогут ли кроны деревьев укрыть Маркуса от дождя? Вряд ли, ведь сейчас ранняя весна и листья только-только начинают пробиваться из почек.
Боковой вход в Брикстен как назло оказался запертым, но когда Гонория обогнула дом и подбежала к парадному подъезду, ей не пришлось стучаться. Двери распахнулись, и она буквально ввалилась в холл.