– «
– В самой что ни на есть. Тут много чудесного, я все тебе расскажу. Смотри, у провожатых что-то происходит.
Дождевая туча отползла под ветром, вокзал и поезд залило косым, с оранжевым оттенком, светом солнца. Стало ярко и четко видно лица особистов – встревоженные, напряженные; все они звонили, говорили, быстро шевеля губами, голоса их едва доносились.
– Они поняли, – ответила Эшли.
– Пора бы догадаться, сколько лет зарплату получают.
– Мне рассказали, что у вас опробуют гармонизацию людей с помощью бота федерального масштаба, через акустические интерфейсы. Наверное, чтобы получить тот же эффект…
– Тут другое. Симфония, общее одинаковое настроение. Сейчас он услышит, что они взбудоражены, и… вот, началось!
И точно – Андрон из подмосковного бункера, недоступного для зла, уловил, что тесная компания в мордовской Куже с волнением скороговоркой докладывает по закрытым каналам, и решил унять их оптом, запев умиротворяющим женским голосом, разрушающим чары служебного рвения: «Hо есть на свете ветер перемен…»[7]
– Да чтоб тебя!.. – взорвался грузчик, охваченный за компанию.
– Отключись, проклятый, – сквозь зубы шипел старший, пальцем по экрану пробуя выдавить Андрона вон.
– Вроде вы в нацпроект не вошли еще?.. – удивился Шум.
– А установить уже велели!.. И тут ваши мачты рязанские – вон, излучатель в Пичкиряево, достает сюда с покрытием…
– Эшли, у тебя есть булавка? – шепотом спросил Витя.
– Конечно, а зачем она тебе?
– Чтобы эта идиллия кончилась. Не люблю Андрона.
– Не надо себя колоть!
– А как я еще расстроюсь? Что мне, подраться с ними?.. Я против насилия.
Круг, не видимый никому, плеснул и ударил по всем устройствам в радиусе.
– Спасибо, – сдержанно поблагодарил Шум, пожимая Вите руку на прощание. – Это было красиво.
– Главное, вы успели о своих догадках доложить.
– Увы, это по команде не воспроизведешь. Так что открытие напрасное.
– Разве?.. По-моему, вполне годное. Когда-то же надо понять, что если людям хорошо, то и всем вокруг тоже. Даже без унисона.
– Я это в рапорте не отражу.
– Весной я вернусь. Дел невпроворот. Обещаю зря не беспокоить.
Шум отмахнулся с досадой, не находя слов. Лыко да мочало, начинай сначала!..
Тепловоз зарычал, взметнул сизый султан дизельного дыма, состав лязгнул буферами и потянулся из Кужи на север, туда, где в дебрях мордвы хранился странный город с рысью на гербе, с девизом «Неподвластный».
Там стояли статуи Ленина и Кирова (последнего купили в Пензе, от кувалды сберегли), старомодные дома, там на медсанчасти во весь фасад алел плакат «Здоровье народа – богатство страны», на администрации – «Славься, Отечество наше свободное». Жестяные буквы «Ударный труд – Родине» на крыше цеха за время демократии проржавели и многие упали, их накрыли брезентом и восстанавливали. А вот реклама – партийные лозунги капитализма – как-то не прижилась. Ни микрокредитов, ни потрясающих скидок, ни выпученных от восторга глаз, ни разинутых ртов. Ни Андрона из каждого утюга. Новоприбывшие переселенцы иногда терялись: где мы?.. тут можно без страха говорить то, что думаешь?..
И в честь каждого сажали деревце. Так повелось. За тридцать лет уже аллеи выросли, скверы и парк.
В городе стало на одного жителя больше.
Алексей Гравицкий, Дарья Зарубина
С другой стороны
– Врешь ты все!
– И ничего не вру. – Валерка Кудимов смотрел прямо и говорил так уверенно, что не поверить ему было крайне сложно.
Этого у него было не отнять. Однажды им задали стихи учить по выбору, и Кудимов вышел к доске с пушкинским «Вурдалаком». Начало про трусоватого бедного Ваню, шедшего домой по кладбищу, у него, что называется, отлетало от зубов. На втором четверостишии Валера запнулся, но быстро сориентировался и затарабанил громко, четко и от души. Правда, текст Пушкина претерпел заметные изменения, но смысл, хоть и зарифмованный по-своему, сохранился, и читал Валерка так уверенно, что Светлана Павловна не заметила подлога и поставила пять.