Мое жилище исчезает, и под ногами содрогается Радужный мост, тонкий, как лезвие, острый, как лезвие, безжалостный, как лезвие. С него я могу если не видеть подобных себе, то хотя бы прозревать следы их действий, как рябь на воде, оставленную прошедшей в глубине рыбиной… один водит кистями в руках начинающих живописцев, другая ставит ножки юным танцовщицам, третья нашептывает мелодии тем, кто станет богом музыки.
Мы вечно рядом и всегда отделены друг от друга, живем в разных мирах, хоть и делаем примерно одно дело: летать не умеющие, мы ставим на крыло тех, кто к полету способен, бессмертные во плоти, мы пытаемся взрастить тех, кто победит смерть в духе, в памяти людской, в свете истинном.
Угли в руке ведут меня туда, где я бывал ранее, целую бездну времени назад, — в логово Черного. Оно всегда помпезно, оно всегда роскошно, олицетворение силы, власти, богатства — всего, что он считает нужным и важным, к чему он стремится, шагая по телам и душам собственных учеников.
С Радужного моста оно выглядит крепостью из серой мерцающей паутины.
Я ныряю в нее, чувствую мерзостное скользящее прикосновение по всему телу, и по глазам бьет яркий свет. Если у меня темно и просторно, то здесь ярко и тесно, но не из-за нехватки места, а из-за того, что пространство забито тем, что Черный натащил в свою нору.
Коридор не коридор, длинная комната или широкий проход с тремя окнами, распахнутыми на умирающий закат — оранжевое пламя за пирамидами и столбами небоскребов. Но к окнам не подойти, вдоль них столы, заваленные барахлом — обгорелыми костями, пушечными снарядами, мотками колючей проволоки, лезвиями каменных топоров. Вдоль другой стены тянутся шкафы, забитые точно лавка безумного старьевщика — окровавленные тряпки, бывшие некогда роскошной одеждой, мешки с грязным бельем, потрескавшиеся уродливые маски из черного дерева, наборы пыточных тисков и сверл в засохшей крови.
Все это Черный использует для создания собственных миров — и для обучения тоже. Заставляет учеников копаться в грязи и отбросах и из этих же материалов лепить сюжеты, строить из них вселенные, крошечные и убогие, но красивые на первый взгляд, создавать блестящую мишуру, под которой спрятан острый крючок.
Помещение кажется знакомым, словно я бывал тут не раз, ходил по нему, рылся в шкафах, приносил барахло и складывал на столы.
— Что ты тут делаешь? — полный тревоги фальцет хлещет по спине точно плеть, и я поворачиваюсь.
Янтарь смотрит на меня прищурившись, и вид у него испуганный.
Мы не виделись несколько часов, но мой ученик изменился, его одежда выглядит потрепанной, под глазами лежат синие тени, сам он бледен, зато листок омелы в ухе кажется больше, он словно клоп, насосавшийся крови, блестит от ложной свежести.
— А ты что здесь делаешь? — спрашиваю я.
— Учусь! — запальчиво восклицает он. — Тому, чему не мог научиться у тебя!
— Вот этому? — я указываю на ближайший шкаф, забитый ночными горшками, судя по резкому запаху мочи — долго бывшими в использовании и никогда не мытыми.
— Тайнам! — в голосе Янтаря бьется желание доказать мне — и себе, — что он прав. — Мастерства! Как открывать души людские! Как извлекать помыслы! Вкладывать желания!
Открывать души? Неужели Черный осмелился?
Девять Ключей от Предела Высокого, Девять Замков на ветвях Древа Вечного, девять.
Прячу я свой глубоко во тьме подпола, не трогаю, не прикасаюсь, не смотрю на него. Каждый из подобных мне владеет единственным, хранит его, носит в себе, не вспоминает, бережет до Битвы Последней, когда не обойтись без них, когда не устоять без них.
Но Черный, похоже, вытащил свой и наделяет учеников отражениями Ключа!
— Ты скрывал это от меня! Почему?! — продолжает кричать Янтарь, наступает на меня, а я смотрю на его руки, перемазанные черным и рыжим, углем и ржавчиной.
Извлеченный Ключ дает силу, но он же делает хозяина уязвимым.
Слишком давно я не касался этой темы, слишком мало помню, но это я знаю точно. Еще знаю, что один Ключ можно применить для уничтожения другого, если тот обнажен и используется в открытую.
Но в этом случае пострадают они оба и возродятся только в следующей жизни, придут вместе с хозяевами, и какое-то время мир без них будет уязвимее обычного…
А Ключ держит на себе мое жилище, на него заперты своды кухни, полки библиотеки, аскетизм спальни, роскошь холла. Готов ли я пожертвовать этим, расстаться с привычным, обычным, комфортным, стабильным, и все ради того, чтобы вырвать одного-единственного ученика из лап Черного?
Да, готов.
Не слушая обвинений и угроз Янтаря, я поворачиваюсь и возвращаюсь на Радужный мост…
Стол посреди библиотеки — как остров в бушующем море из бумаги и пергамента.
Стол посреди библиотеки — как остров, куда слетаются белокрылые и желтокрылые безмолвные птицы, безропотно трепещут под пальцами того, кто призвал их сюда, кто потрошит их ради знаний.
Я один в доме, Луч ушла, и это хорошо, поскольку затеянное мной опасно.
Ключ, извлеченный из тайника под часами, словно меч, воткнутый в воздух.