Тогда, когда случится

   Расшнуровавшись, с наслаждением стащил новые, неутоптанные по ноге "берцы", подсунул их под столик, рядом с автоматом и разгрузкой. Пошевелил пальцами - нет, носки не промокли, можно сегодня не менять, хотя тёщин подарок - две пары хлопковых и две полушерстяных лежали на вещах сверху. Вот вам и ещё признак возраста, это когда уже стесняешься своих жёлтых, растрескавшихся пяточных мозолей: Иван Петрович единственный во всем вагоне спал в носках. Осторожно прилёг поверх пропитанного пылью колкого одеяла, чуть прикрыл веки, и как-то сразу поплыл, потёк в невнятные переливы памятных и придуманных картинок.

   Крепко-дородная, никогда не скрывавшая свою седину, тридцать лет - всеми уважаемая в детской железнодорожной поликлинике медсестра из грудничкового кабинета Алевтина Юрьевна, и двадцать семь лет - просто его Алка, быстро и сильно рубила отварённую свёклу в удивительно одинаковые кубики и сбрасывала их широким ножом в миску к уже порезанным картофелю и моркови. На другой стороне стола тёща Таисия Степановна через свои тяжеленные роговые очки внимательно следила за отделением фасоли от камешков. А в духовке испускал слюноточивый лавровый дух его любимый рыбный пирог - филе судака с рисом во множестве полукружьев лука.

   Ленуська, младшая дочка, уже час назад перебежавшая из одной школы в другую, музыкальную, должна была вот-вот появиться, а сын Александр с беременной невесткой Инной предупредили, что смогут не ранее семи, так, чтобы их не ждали и садились. Ну, и ладно. Стол полный, спешить некуда. Иван Петрович на угловом табурете втискивал в утром полученные офицерские ботинки длинные шнурки и только себе самому слышно мурлыкал о том, что "степные хлеба пахнут порохом, молодые ветра зелены": сегодня, впервые с Нового года, вся семья собиралась полным составом. По поводу его проводов.

   Тёща приехала первой электричкой и сразу подключилась к готовке. Вот умели же когда-то таких огнеупорных производить - без годочка восемьдесят, сухонькая, скукоженная после двух инфарктов и вырезанного наполовину желудка, а и дом сама содержит, и в огороде у неё идеальный порядок, и, вот, хоть изредка, да и к ним в город выбирается. И ведь каждый раз с подарками! Приходится на вокзале встречать с неподъёмными котомками и мешками, которые она невесть как в вагон втаскивает: ну, как же, Алка-то у неё младшенькая, навсегда любимая, и хоть скоро полвека отмечать, а для мамки всё "поскрёбыш". Конечно, и они изредка выбирались до Тогучина, помогали "бабусе" со вскапыванием грядок, с дровами, углём, с мелкой починкой. Но в основном Таисия Степановна была решительно автономна.

   Всю свою рано вдовью жизнь Таисия Степановна, с крохотной заплаты уборщицы или сторожихи, а затем и с невесомой пенсии, каким-то немыслимым образом умудрялась не только помогать давным-давно выросшим троим детям и пяти внукам, но при этом и нечто даже откладывать на книжку про "чёрный день". Который и наступил в девяносто четвёртом. У Ивана Петровича навсегда зарубилось в памяти: когда ошарашенные неслыханной, как всем казалось, несправедливостью, толпы выработавших свои силы, отдавших Родине здоровье и теперь уже не нужных в новой жизни людей затравлено метались меж "эмэмэмами" и партиями "обманутых вкладчиков", тёщенька только смеялась: "И опять нас, русских баранов, облапошили! Тепереча, погодите, самих же в этом и винить станут - мол, бесталанные, не умели рыжим и меченным не верить". Как в воду глядела.