Тогда, когда случится

   "Лишение родительских прав"... "привлечение к уголовной ответственности"... "направление в детдом"... "психиатрическая экспертиза"... "исправительная колония для несовершеннолетних"... "принудительное лечение".... То и дело Людмила вглядывалась в отражение, пытая - а разве сама она не теряет веру в тот самый инстинктивный зов любить и быть любимой?

   "...пролетают годики..."

   Проводя дело очередного своего подопечного, которому, не смотря на едва стукнувшие четырнадцать, общество готовило, в общем-то, заслуженные нары и баланду, Людмила оказалась в кабинете следователя РОВД "железки", в чьей разработке находилась серия квартирных краж. Войдя в кисло прокуренную дешёвым папиросным табаком, узкую и ослепляющее светлую от окна во всю дальнюю стену, комнату, Людмила укололась о жёсткий прищур сухой, как миляровский кощей, чёрно-смуглой в облачке мелкой серебристо-седой химки, старухи. Поздоровавшись, присела бочком к столу, начала выкладывать бумаги и озвучивать заготовленные заранее доводы в пользу малолетнего "фигуранта". Старуха, продолжая колоть поверх железной оправы прищурами, перебирала шишковатыми, увешенными узорно-огромными серебряными перстнями, табачно-жёлтыми пальцами справки, характеристики и прошения. Изредка задавала вопросы короткими хрипловатыми фразами, выслушивая ответы с какой-то, как показалось, брезгливостью. Людмила от этой демонстрируемой недоброжелательности, было, оробела, но, когда ей совсем уж просто, слишком однозначно указали ненужность её стараний, неожиданно взорвалась. Ну, нельзя же так - всех под одну гребёнку, нужно же учитывать обстоятельства! А если это как раз тот единственный на тысячу случай, когда можно хоть немного отступить от профессиональных шор! Да, мальчишка воровал, но воровал, чтобы кормить двух своих сестрёнок: отцы по зонам, а мать уже полгода в розыске! Какой толк садить? Что в нём колония сможет исправить? Она только закрепит - ведь он пойдёт как вор, уже по блатной масти. А нужно только-то, что пристроить детей под надзор.... На ломающийся Людмилин голос старуха скрипела с явным злорадством:

   - Посмотрю я: будешь ли ты через полгода такой же гуманной, когда твой Робин Гуд ещё десяток инвалидов и матерей-одиночек обворует. Сама знаешь, как шпана беззащитных щиплет.

   - Это всё отговорки. А вот точно: насколько можно, настолько нужно продолжать проводить воспитательную работу.

   - Значит, "отговорки"?

   - Значит.

   - И ты будешь настаивать, что "он хороший"?

   - Буду.

   Низко повисла пауза, в которой даже как будто похолодало. И вдруг:

   - Ладно. Тогда сойдёмся на следующем: я переквалифицирую твоего придурка в свидетели, а ты переходишь к нам - на деле проверить свой настойчивый гуманизм.

   - Но...

   - Вот когда ткнёшься носом в собственную... кучу, когда утрёшь слёзки у тех, кого твои "хорошие" ограбят и изнасилуют, тогда и посмотрим. Давай, пиши рапорт - я из тебя сама следока буду делать. - И добавила-прихлопнула своё знаменитое на полвека:

   - Не трусь, Марусь, ведь я Дубровская.

   Людмила уже год занимала кабинет, освободившийся после поводов на пенсию своей легендарной учительницы, даже успела по-новому переоформить его панелями "под бук", сменив почти уже антикварную мебель, оставив на память лишь повидавший всякого стол, когда через порог робко, так же, как когда-то она сама, переступил высокий, какой-то солнечно пушистый, до воздушной прозрачности тщедушный стажёр.

   Это был принц.

   Ну, и что из того, что Игорёк на шесть лет младше, что он из Тальменки и рыжий? Она-то сразу поняла, что он - принц!

   Молодожёны решили, что по разу съездят в "командировки", внесут первый вклад на ипотеку, и дальше уже смогут выплачивать за жильё из жалований. Первой в Чечню отправилась Людмила - ей-то не рисковать, отработает на пищеблоке, и заодно всё посмотрит - что да как? Хотя, конечно же, подруги оказались тут как тут - мол, как пить дать, она его потеряет, это, мол, баба может полгода ждать, а мужик по любому "уведётся". Но она-то знала, что Игорёк не "любой". Потому... потому, что она это знала только одна - он принц. А теперь и вовсе успокоилась: здесь оказалось совсем не так страшно, как представлялось. Войны нет, и, если выполнять все уставные требования, то не опасней, чем дома, с родными бандитами. Главное - дисциплина и аккуратность. А Игорёк у неё очень даже дисциплинированный.

   Золотистые квадратики лука расплылись по поверхности докипающего рассольника. Смотря из-за стойки на сидящих за длинными столами одинаково обритых, одинаково загоревших бойцов, Людмила, не особо вслушиваясь, уже наверняка знала: кто, с кем и о чём сейчас говорит. Молодые, стайно кучкуясь у окон, подтрунивали над поочерёдно избираемой из своего же круга жертвой, и, засиживаясь до последнего, щедро делились, как всегда молодым кажется, таким уже богатым жизненным опытом. Старшие омоновцы, из повоевавших, садились по двое-трое и держались степенно, двигаясь нарочито неспешно, изредка перекликаясь "со своими" шифрованными недоговорками, только посвящённым понятными полуфразами, полунамёками. Офицеры вообще молчали.