Тогда лети

— Да с твоими талантами… — восторженно шепчет Верхайн и осекается, с тревогой всматриваясь в лицо Архейна. Тот лишь поджимает губы и отворачивается, совершенно не желая продолжать эту тему. Из всех семей галактик родиться в семье генералов — действительно талант. Больше стрелок и пилот шестого корабля не разговаривают, в молчании ожидая своего провала или победы.

— Как думаешь, Вечная двойка умрет от зависти, когда Архейн займет место первого пилота маршала? — восторженный шепоток доносится с сидений на три ряда левее.

Архейн щурится, но вмешаться в чужой разговор не может.

— Конечно, умрет. Даже третьим быть не так обидно, как вторым.

— А что, если он и правда умрет? Я слышала, что зороки…

— Ты веришь в эти глупости? Разве бы не умирали они тогда ежедневно?

— Зороки действительно умирают, если не могут исполнить свою заветную мечту. — Верхайн влезает в разговор настолько громко, что профессор Леврус не выдерживает и бросает в группу болтушек свою любимую обездвиживающую ловушку:

— Ерсли врас нре вролнуют результаты, тро проваливайте!

Все три девушки успевают увернуться с громким визгом.

Архейн морщится, но решительно пользуется предложением преподавателя. Он уверенно выходит из кабинета, ловя на себе изумленные взгляды. Да-да, первый ученик может позволить себе быть хулиганом перед самым выпуском. Первый. Первый. Первый. Во всем и всегда. Вот что значит сын имперского генерала. Никаких ошибок, никаких недоразумений, никаких неудач — идеальный сын генерала. Фальшивый сын генерала. Кому как не Архейну знать, сколько тестов он заваливал специально? Кому как не ему знать, сколько раз он делал все, чтобы быть отчисленным, но не получил ни одного наказания. Вечная двойка — вот кто на самом деле первый. И, кажется, это давно ни для кого не секрет.

Архейн недовольно поджимает губы, желая пнуть что-нибудь тяжелое и заработать себе перелом. Или лучше сразу десяток, чтобы наверняка не сдать рукопашный бой. Он ведь даже при всем классе нагло списывал! А засчитали высший балл, хотя Архейн не дал ни одного верного ответа. Зубы стучат друг о друга от ярости, но он перепробовал уже все идеи. Осталось разве что умереть при сдаче экзамена.

— Да сколько же можно… — возмущенно пинает стену Архейн на глазах у робота-сторожа. Тот сканирует его и сразу же отворачивается. Естественно, его обязательно внесли в список исключений.

— Вам стоит вести себя приличнее, герр Архейн, — подавленное раздражение, знакомые ядовитые нотки и попытки выплюнуть его имя вместе со своими органами. Кто же это как не многоуважаемая профессор Лоуэл?

— А если не буду, то отчислите меня? — в юношеском голосе мелькает горечь вперемешку с надеждой.

Кэллин Лоуэл совсем невежливо скользит всеми восемью глазами по Архейну, будто уговаривая его раствориться, исчезнуть, как пятно на полу. Профессор Лоуэл кривит губы, но отвечает:

— Отчислю. С отличием, — в словах проскальзывает мстительная угроза, как будто Кэллин видит его насквозь. Видит все его потуги и попытки завалить, но ничего не может с этим сделать. — Через три часа у вас последний экзамен. Будем рады выпустить такого пилота.

Ни капли уважения, но в радости можно утонуть. Конечно, все вздохнут с облегчением, когда последний бездарный отпрыск генерала покинет их стены. И будет выслан на дальние границы Зоны А, чтобы не отсвечивать. Иногда ради поддержания образа ему дадут покрасоваться на шаттле, а затем снова запрут где-нибудь подальше. С глаз долой и в космос вон. Завалить, завалить, завалить. Как же до зуда в сердце хочется просто завалить!

— Напоследок академическое имущество уничтожаешь? — глубокий холодный голос выводит Архейна из транса, заставляет ногу прекратить продалбливать дыру в стене. — Профессор Лоуэл.

Преподавательница мягко кивает подошедшему Фредеру, а сама скрывается за ближайшей дверью. Сразу видно: «беспристрастный» профессор и ее любимый ученик.

— Угу, — неохотно отвечает Архейн, собираясь последовать плану профессора и слинять подальше от Вечной двойки.

— Зачем влез? — Фредер смотрит остро, пронзительно, словно наводит на него прицел.

— Просто, — фыркает Архейн.

— Просто не лезь больше, Вечная единица, — Фредер оставляет свою язвительность каплями ядовитых слов в чужом сердце, но уходить не спешит.

— Эй, Фредер. Почему ты хочешь быть первым? — внезапно делает шаг вперед Архейн, никогда ранее не пытавшийся заговорить.

— Потому что у меня есть мечта.

— Мечта? Какая?

— Тебя не касается.

— По-моему, меня касается в первую очередь, — тихо шепчет Архейн в чужую спину, пощелкивая седьмым и шестым пальцами от раздражения. — Разве ты не хочешь жить?

Фредер не оборачивается, скрываясь за дверью тренажерного зала. Нет ни единого шанса, что он не услышал этот вопрос.

«Зороки действительно умирают, если не могут исполнить свою заветную мечту».