Тогда ты услышал

— Фелицитас Гербер выгнали из школы в декабре 1979 года. Поймали на продаже гашиша ученикам младших классов. Она была тогда в десятом классе. Один раз оставалась на второй год. — Мона сверилась со своими записями. — Поступила в Иссинг осенью 1977 года. С самого начала не могла прижиться. Позднее друзей у нее тоже практически не было. Считалась трудной ученицей. То держалась чересчур отстраненно, то слишком шумела, надоедала всем. Ее вскоре заподозрили в том, что она принимает наркотики. Гашиш, ЛСД и другие, какие тогда принимали.

— Что с ее родителями?

— Мать живет в Штарнберге и уже около восьми лет не общается с дочерью. По крайней мере, она это утверждает. Отец умер.

Возникла пауза.

— Какую информацию мы дадим в СМИ? — спросил наконец Кригер.

— Что мы разыскиваем Фелицитас Гербер, — быстро сказал Бергхаммер. — Как свидетельницу.

— Не знаю, подойдет ли это. Я имею в виду, правильно ли, что все будут знать, что мы ее разыскиваем.

Бергхаммер посмотрел на Мону.

— Об этом мы еще поговорим. Есть ли фото этой женщины?

— Да. Мать дала нам несколько. Потом, есть еще из ее удостоверения личности — дубликат, который находится в бюро регистрации. Но даже эта фотография — восьмилетней давности. Если сравнить эти фотографии с теми, что есть в журналах Иссинга, можно было бы угадать, как она выглядит сейчас.

— Угадать? — спросил Бергхаммер. — Так это она или не она?

Мона достала два журнала и положила их на стол. Из них торчали две желтые наклейки. Казалось, Бергхаммер не мог дождаться, пока ему пододвинут журналы. Он поднялся, обошел стол и встал за спиной у Моны, которая раскрыла книги в отмеченных местах и положила рядом более поздние фотографии. Кригер, Штрассер и Керн поднялись со своих мест и тоже встали за спиной у Моны.

Да, это могла быть она, а могла быть и не она. Черно-белые фотографии размером с почтовую марку, к тому же нечеткие. На них можно различить девушку с пухленьким лицом и короткими вьющимися волосами. Фотография в удостоверении личности была похожа на фото из полицейских сводок, из раздела «разыскивается». То, что дала мать, — моментальные снимки, но, по крайней мере, цветные. Женщина, изображенная на них, носила широкие футболки или свитера с джинсами, у нее растрепанные темные локоны, карие глаза и еще — большой невыразительный рот. Ни на одной фотографии она не улыбается, кажется, ей ничего не интересно, часто выглядит нервной, и вообще она малопривлекательна.

Никто ничего не сказал. Наконец, Бергхаммер выпрямился и вернулся на свое место. Все тоже сели, как будто по приказу.

— Но это все же хоть что-то, — сказал Бергхаммер, как раз вовремя, чтобы молчание не стало гнетущим. — А что с тем мужчиной, который еще жив, Симоном Леманном? Его охраняют?

— Еще нет, — сказала Мона. — Пока он отказывается. Я встречаюсь с ним через час.

— Что значит «встречаюсь»? Почему он не может прийти в отделение?

— Он — консультант по вопросам хозяйственной деятельности предприятия. Страшно занятой человек. Очень просил, чтобы мы встретились в капучино-баре в Арабеллапарке, потому что его фирма находится в том районе. Уверяет, что ничего не знает. Привести его в отделение?

— Капучино-бар, — иронично произнес Бергхаммер. — Нет, пусть будет так — в виде исключения. Но охранять его надо обязательно, это не обсуждается. Мы же не хотим, чтобы и этот погиб. Кстати, а как дела у Фишера?

— Уже лучше, — сказала Мона. — Сказал, что завтра будет здоров.

— Хорошо его эта история зацепила. Могу понять.

Симон Леманн, 39 лет, консультант по вопросам хозяйственной деятельности предприятия. Женат, имеет дочь.

Мона разглядывала его, а он нервно помешивал «эспрессо». Она пыталась представить его себе восемнадцатилетним. Возможно, у него была длинная буйная шевелюра. Теперь у него очень короткие и очень густые волосы.

Не получилось. Очевидно, дело было в том, что в кафе шумно, шипела машина для приготовления капучино, желтоватый искусственный свет практически ничего не освещал. Морщин у Леманна почти не было, он строен, похоже, в форме. Ничего в нем не напоминало подростка. Не хватало живости, незаконченности. Вместо этого — четкие черты лица, узкие губы, умный взгляд, кожа с крупными порами, слегка красноватая. Возможно, у него проблемы с алкоголем.

— Чего вы на меня так уставились?

— Правда уставилась?

— Да, все время глаз не спускаете. Как насчет того, чтобы начать задавать вопросы? Через двадцать минут мне нужно вернуться в офис.

— Хорошо, — сказала Мона. — Начнем.

Честно говоря, она не знала, с чего начать. Леманн — не свидетель в прямом смысле слова. Он был знаком со всеми жертвами, кроме Саскии Даннер, но уже двадцать лет не общался с ними. Свою потенциальную убийцу, по его словам, не видел лет двадцать или больше, с тех пор как Фелицитас Гербер вылетела из школы из-за регулярного приема наркотиков.