Тогда ты услышал

— Что ты меня приласкаешь разок… — Невольно Берит подражает интонации Даннера, говорит слегка в нос, голос звучит елейно. Она все больше раздражается.

— Ты что-то имеешь против Даннера, — подытоживает Стробо.

Бросает на пол еще тлеющий окурок.

— Нет, но…

— Что?

— Он делает так, чтобы вы зависели от него. От его мнения, его… не знаю… — Взмахнула руками в поисках нужных слов. — От его теорий о жизни и любви, этого устаревшего философского хлама…

— А с чего ты взяла, скажи на милость, что это устарело? Ты что, читала Канта или Гегеля? Или Виттгенштейна?

— Нет, но ты тоже не читал. Тем не менее, ты веришь Даннеру на слово, не пытаясь анализировать. И это притом, что он нам все время рассказывает, что мы должны ко всему относиться критично. Освободиться от унаследованных теорий. Но ты бы посмотрел на себя, когда месье Даннер начинает рассуждать. Такой упоенный взгляд! Такое… Да все вы. Вы становитесь как загипнотизированные, стоит только Даннеру рот открыть.

Берит испуганно замолчала. Это не то, что она хотела сказать. Она не собиралась обижать Стробо. Тот молчит. Но вдруг другой голос прошептал ей на ухо:

— Очень интересно то, что ты про нас думаешь.

Целую жутко длинную секунду Берит считает, что это Даннер. Но потом улавливает резкий запах лосьона после бритья, каким пользуется Петер. Он подкрался к павильону с тыльной стороны, прячась между деревьями. Все предусмотрено. Стробо должен был ее размягчить, а теперь Петер возьмется за промывание мозгов.

В моменты прояснения она знала, что ей предстоит. Снова она начала слышать голоса. Голоса были бездушны и бестелесны, но, тем не менее, реальны. Они использовали все возможные подходящие средства. Хотя они были всесильны, им нужен был носитель. Иногда они приходили из телефона, иногда из тостера или из духовки.

Это всегда начинается внезапно. Например, она на прогулке, в пешеходной зоне в центре, и вдруг ее взгляд падает на плакат, и человек с плаката — актриса, модель, политик — начинает разговаривать с ней.

Конечно же, это все происходит не на самом деле. Сначала она всегда знала, что это всего лишь галлюцинации, что все эти явления она себе просто выдумывает. Сначала она мужественно игнорировала голоса, которые велели делать ей страшные, бессмысленные вещи, например, есть трупы или убивать собак. Иногда голоса пропадали, разочарованные или ослабленные тем, что она их старательно игнорировала. Но если обратить на голоса внимание или же начать им сопротивляться, спорить с ними, они берут верх, становятся все сильнее и требовательнее. Они становятся реальными.

Во второй фазе фантомы в ее мозгу вели себя как сумасшедшие, давали ложные приказы и вызывали фейерверк причудливых идей с параноидальным оттенком. Она уже была не в состоянии последовательно думать. Это был психический процесс, возбудители которого все еще не были исследованы. По крайней мере, врачи сказали ей, что это так. Поверить в это она так и не смогла. В таких ситуациях она воспринимала собственные мысли не как больные и противоестественные, а как логичные и последовательные. Когда она чувствовала себя лучше, врачи иногда показывали ей видеозаписи второй фазы, и она действительно видела женщину, которая творила невообразимые вещи. Женщину, которая, к примеру, становилась на стул и выливала себе на голову стакан воды, а потом снова начинала плакать или бушевать.

Нет, не то чтобы она потом ничего не помнила. Она не теряла сознания. Она знала, что сделала, но не помнила почему. Только то, что ей внезапно показалось совершенно нормальным встать на стул и вылить себе на голову стакан воды. Как будто речь шла о своеобразном ритуале, который она должна была исполнить. Но понять этого не мог тот, кто не слышал того, что слышала она.

Она подняла глаза к небу, но неба не было видно. Ночь была черна, как бархат. Мокрый бархат, потому что шел дождь.

Нет.

У нее не было времени на поэтические наблюдения. Она скатывалась ко второй фазе, и ничего не могла с этим поделать. Ей давали лекарства, которые наполняли ее, делали неподъемной, ни к чему не способной, уничтожали ее. Дверь была распахнута, и голоса воспользовались своим шансом, проникли в нее и полностью подчинили себе. Стали давать ей задания. Ноги несли ее помимо воли по блестящей черной мостовой совершенно чужого города. Ей не нужен был гид, голоса надежно вели ее, и она, как всегда, когда находилась во второй фазе, перестала им сопротивляться. Они были слишком сильными, им не могла сопротивляться женщина, у которой не было ничего, кроме отрывочных воспоминаний, да и те могли материализоваться только при помощи голосов.

Она остановилась. Где она?

На несколько секунд у нее перехватило дыхание. Ее охватила паника.

Что-то в ней знало: уже слишком поздно что-либо менять. Ее просто-напросто занесет, если она попытается попасть на широкую улицу разума.

Еще одна попытка. «Ну хорошо, — благожелательно сказали голоса. — Потому что мы тебя любим».