Тогда, в Багио

— Шахматы — игра джентльменская, имеющая свои строгие и писаные и неписаные правила. Когда эти правила преднамеренно и злобно нарушаются, шахматы перестают быть шахматами, из игры, объединяющей людей, они превращаются в свою прямую противоположность. Мы не имеем права одобрять поступки и беспардонные заявления претендента, продиктованные сугубо эгоистическими интересами. Поэтому вполне понимаем чемпиона, отказывающегося продолжать матч в такой обстановке. Так как матч сорван по вине претендента, он не имеет ни морального, ни спортивного права рассчитывать на шахматную корону.

Что бы говорили представители противоположного лагеря, можно было бы без труда догадаться.

Истории шахмат известны лишь чемпионы, добывавшие это звание в главном из самых главных матчей.

В семьдесят четвертом году, победив гроссмейстера Льва Полугаевского — 3:1, экс-чемпиона мира Бориса Спасского — 4:1 и на заключительной стадии отбора — гроссмейстера Виктора Корчного — 3:2 (при 19 ничьих), Анатолий Карпов начал готовиться к решающему поединку с Робертом Фишером за корону, впервые за долгие-долгие годы потерянную советскими шахматистами.

Фишер отказался играть на обычных условиях. Он выдвинул свои требования: матч продолжается до десяти выигранных партий, а при счете 9:9 чемпион сохраняет свое звание, хотя и делит с претендентом призовой фонд на равных.

Это значило, что новым чемпионом станет только тот, кто одолеет Фишера со счетом 10:8. Фишера бы вполне устраивал счет 9:9. Практически Фишер получал еще до начала соревнования фору в два очка.

В связи с этим требованием Фишера бельгийская газета «Сите» писала:

«Фишера порой сравнивают с его великим соотечественником Полом Морфи. Однако, по крайней мере, в одном отношении они антиподы. Морфи, доказав свое превосходство над современниками, заявил, что не намерен больше ни с кем играть, не давая форы; Фишер же, наоборот, дал понять, что он не намерен ни с кем играть, не получая форы».

История шахматной дипломатии насчитывает десятки томов и содержит немало курьезных документов. Но вряд ли хоть один из них сравнится с тем меморандумом, который был направлен от имени Роберта Фишера Международной шахматной федерации. В нем было 63 (шестьдесят три!) безоговорочных требования. Неприятие хоть одного из них исключало возможность матча.

В ту пору в прессе появилось немало статей против двух активных деятелей ФИДЕ, «идущих на поводу у Фишера». Одним из них был вице-президент ФИДЕ Ф. Кампоманес, а другим — директор-распорядитель Шахматной федерации США Э. Эдмондсон. Мне же казалось и тогда (а впоследствии, после бесед и встреч с тем и с другим, это убеждение окрепло), что оба, попав в исключительно сложные обстоятельства, делали все, чтобы спасти матч Фишер — Карпов, хорошо понимая, какой вехой в истории шахмат сможет он стать. Оба при всем том оставались на реалистических позициях.

А что же сам Фишер?

Познакомимся с ним немного ближе. Не с чужих, а с его собственных слов.

Интервью, выдержки из которого приводятся ниже, было опубликовано в свое время загребской газетой «Старт».

«Я — РОБЕРТ ФИШЕР

Меня зовут Роберт Джеймс Фишер; пижоны и друзья называют меня также Бобби. Я профессионал. Я играю в шахматы. Это — серьезное дело. Ничего другого делать я не умею, но что я умею, делаю как полагается. Я родился 9 марта 1945 года в Чикаго. Придурковатые журналисты расписывают, будто в Чикаго живут одни гангстеры. Терпеть не могу газет. Я родился под знаком Рыбы. Я — крупная рыба. Я проглатываю гроссмейстеров — это занятие как раз по мне. Деньги я люблю. Я мог бы играть с любым пижоном на ставку — доллар или два. Но я хочу стать чемпионом мира.

Скоро я буду чемпионом мира! Когда чемпион мира Спасский говорит, что не боится меня, я могу ответить лишь, что я его тоже не боюсь. Я приеду в Европу, как когда-то Пол Морфи. Он был ньюорлеанец и играл, как гений, и победил всех европейских мастеров. Когда же он вернулся в Америку, то умер от тоски и печали. Я тоже вернусь в Америку, как Морфи. Я только не верю, что так умру, как он.

Моя цель — побить рекорд Эммануила Ласкера, бывшего чемпионом мира двадцать семь лет. Не знаю, где будет мой матч с Петросяном, да мне это все равно. Только условия должны быть о’кэй. Мне нужна тишина и хорошее освещение. Прежде всего я не переношу шума — я не хочу, чтобы мешали моей профессиональной работе, расчетам и комбинациям. Больше всего я люблю играть в Югославии. Здесь меня любят и даже пишут мне письма.

Десять тысяч долларов за финальный матч — я считаю, что это слишком мало. Гроссмейстерам нужно платить больше. Я не желаю довольствоваться маленькими подачками. Я работаю целый месяц, играю с сильными и продувными мастерами, и ФИДЕ платит за это 750 долларов! Такие деньги взять да выбросить. Я много в своей жизни мучился и хочу кое-что значить.