Тогда, в дождь

Солдату нужны сны — вдруг вспомнилось; нужны, нужны, нужны; и Гаучасу, и мне… и… и, возможно, Даубарасу — вот ведь как разумно он рассуждает, и представителю Даубарасу, я знаю, — хоть он и скрывает свои желания за темной завесой насупленных бровей, нависших над проницательными карими глазами; за всеми этими красивыми словами; хоть он и распространяется больше о своем знаменитом товарище, чем о себе самом, — ему жаль снов!

— А роман? — вдруг спросил я. — Вы все время собирались… И Грикштас мне когда-то…

— Грикштас? — Даубарас сразу отчего-то сник. — Разве Грикштас — пример? Вздумал поэтом стать, но… прости меня, даже приличным журналистом и то… Ты видишься с ним?

— Куда мне… с суконным рылом…

— Ошибаешься, голубчик, — Даубарас медленно оглядел меня; по-моему, он слегка воспрянул духом, когда разговор пошел по новому руслу. — Журналист бы из тебя получился. И вполне, быть может, сносный. Я это чую, голубчик.

— Да, но ведь я…

— Знаю, знаю: писатель! — Даубарас улыбнулся. — Чистое искусство. Сновидения.

— Сновидения?

— О да — иллюзии. И почет, почет, почет!

— Ой, что вы!.. — я испугался. — Но я… все равно…

— Все равно?.. Ты — все равно… И пятый, десятый — все равно… всем вам — все равно!.. А работать кто будет? Пахать, сеять, печь хлеб? Строить заводы? Кто бандитов будет ловить?

— Конечно, если понадобится…

— Все хотят поверху летать… Хотят лавров… а лебеду дергать… делать черную работу, будничную, но для социализма жизненно необходимую… ищи дураков…

— Простите, а как же вы… — сорвалось у меня. — Тоже не очень-то насчет лебеды… и Питлюс, который тоже ушел из кадров, и…

— Я? У меня, Ауримас, орбита…

— Ясно, ясно — другая…

— Поверь, Ауримас, иногда я горько сожалею об этом…

— О чем? О том, что у вас — другая орбита?

— Что не могу, как все… Как ты или любой другой…

— Вы могли бы вернуться… из этой школы… но по-другому. На другую работу. Вернулись бы, засели бы за книгу. И этот ваш товарищ одобрил бы, если бы вы… серьезно…

— Это особый разговор, Ауримас, — Даубарас сдвинул брови. — Я уже сказал: какие окопы назначат, в таких и буду… Тебя это не должно было бы интересовать.

— Меня интересует роман.

— Роман?

— Или повесть, не знаю… Та, о которой вы рассказывали еще до войны…

— Не припомню что-то…

— И там, в тылу… Когда встретились… ну, в лесу…

— А-а… — Даубарас заулыбался, закивал головой. — Роман все тот же… Только сюжет его, друг мой, слегка изменился. Жизнь внесла коррективы… И если позволят условия… если подует попутный ветер… можно надеяться… Но об этом никто… даже товарищ… э… товарищ…

— Значит, уже скоро…

— О-о! — Даубарас усмехнулся, совсем, как мне почудилось, невесело. — Ты и впрямь репортер: скоро, дорогие товарищи, мы получим первый советский… А я, к сожалению, этого сказать не могу. Не решаюсь. Работаешь урывками — только во вред делу. А создать достойный народа памятник…

— Памятник?

— Каждая книга должна быть памятником народу. Большим, вечным памятником.

Больше он ничего не сказал, поднял бокал и неторопливо отпил несколько глотков; отхлебнул и я. И вдруг почувствовал, что больше говорить об этом не хочу, ничуть не желаю говорить с Даубарасом об этом, не хочу вводить его в тот край светлых грез, где я прожил столько дней подряд; в мой с Гаучасом край; солдату жаль снов… Ведь эти сны — его, солдатские, сны — светлые, земные сны, они принадлежат ему и никому больше… ни Питлюсу… ни Даубарасу… Да, да, да — ни Казису Даубарасу, хоть он и создает памятник народу; это сны Ауримаса Глуосниса, рабфаковца, который расстался со службой, где хорошие карточки, и полуголодный заявился сюда; полуголодный, но свободный и знающий, чего хочет… чего он хочет…

Я отпил еще пива и поставил бокал на стол; Даубарас как будто еще что-то произнес, я не прислушивался — стукнул пустым бокалом о стол, — это вышло как-то уж очень громко — Даубарас отодвинулся.

— Слушай, Ауримас, что с тобой происходит? — расслышал я не то сквозь дым, не то сквозь туман — сквозь приторную, зыбкую пелену — приглушенные, затухающие голоса; худо тебе, голубчик, пойдем отсюда — скучно — ну, портер — ну, пиво! — кого с ног валит, а кого — — Пиво как пиво, не пойду — спасибо — пиво — хотя я правда не привык — интересно мне все, что творится вокруг — памятник народу — чертовски даже интересно — памятник… ну, ты, дружок, совсем… мраморный или бронзовый, а то, говорю, может, золотой — exegi monument… Monumentum, знаю я латынь, поверь — exegi mo… Чертовски даже интересно, товарищ… э… Даубарас… памятник… Соната, ты слышала — памятник… Нет? Как так нет — танцует — с кем — с Нельсоном — с Эдди Нельсоном — самые роскошные усы в Каунасе — с этим из ковбойских фильмов — ты, братец, впрямь — только где совесть? — а с кем — с Алибеком — Ийя с Алибеком, а Соната с Нельсоном, ура — ура, ура, иду — не студент, а прямо-таки скотина — рабфак, светлое грядущее нации — что — понюхал пробку и пошел махать руками — желторотый — вытирайте ноги — человек солидный не может даже — —