Тогда в Египте... (Книга о помощи СССР Египту в военном противостоянии с Израилем)

Генерал Кабанов между тем в приемной начупра прежде всего здоровался с зачуханным солдатом, который разливал кофе, а потом шел к полковникам и бригадирам, которые вдруг оказывались погруженными в изучение утренних газет. Не сразу процедура появления в предбаннике подсоветного была изменена, и солдат откочевал напоследок, а потом и вовсе отпал как объект специальных приветствий, что и было оценено истовыми поборниками военно-придворного политеса. Наш генерал долго мне потом, как бы в шутку, выговаривал за то, что мол переводчик, я, значит, раньше «не почесался» сориентировать пожилого человека, его, значит, относительно всех тонкостей общения людей в классовом обществе и грозил отправить с глаз долой. Приходилось разыгрывать раскаяние и вяло оправдываться, ссылаясь на примеры из армейской жизни и художественной литературы, из коих явственно следовало, что любая инициатива наказуема, а тем более та, что связана с поучениями начальника. Особенно убедительной стала ссылка на похождения Жиля Блаза из Сантильяны, который, ничтоже сумняшеся, решился направить на путь истинный некоего лиценциата, и тут же лишился места, хотя и действовал по настойчивому указанию последнего. У нас, конечно, были совершенно иные отношения, к тому же генерал не был обидчивым, а тем более злопамятным и даже в знак благодарности пожаловал как-то лишний выходной, подчеркнув при этом, что исключительно за усердие.

Попутно можно рассказать и еще об одном частном эпизоде, поучительном в том смысле, что он указывает на присутствие существенной доли иррационального в армейской среде, уже нашей, хотя такая практика, видимо, удел не только нашей армии, а вообще любой. Уже говорилось, что переводчики здорово уставали, не так, конечно, как героини купринской «Ямы», но похоже по форме, поскольку один драгоман приходился на три, пять, а то и большее количество советников. Не знавшие арабского спецы или советники без переводчика вроде бы оказывались не у дел, особенно на фоне активности того своего коллеги, который в данный момент решал вопросы с подсоветными через переводчика. Спрос на нас был большой, и каждая минута отдыха в таких условиях ценилась на вес золота. Я в такие моменты присаживался к столу, чтобы помолчать или также молча посмотреть египетские журналы. Но генерал не переносил вида иллюстрированных изданий на рабочем столе и сразу возникал рядом со мной с каким-нибудь архиспешным документом, требовавшим немедленного перевода. Все они были примерно на один лад, и содержание их ускользало из памяти немедленно после того, как ставилась конечная точка. Но один такой документ мне чем-то запомнился при переводе с арабского на русский. И когда, спустя месяц, мне было предложено перевести срочную бумагу с русского на арабский, я обнаружил, что мусолю одно и то же. Разоблачив происки генерала, я ожидал услышать хоть какие-то оправдания (отношения допускали такое) типа ссылок на забывчивость, рассеянность, загруженность и т. п., но в ответ на вопрос «Зачем?» удостоился лишь философской сентенции — чтоб служба медом не казалась. Вот так!

Но бывали случаи и похуже, слава Богу, не связанные с именем моего генерала. Был в Египте один человек, начальник всех переводчиков, который, например, запомнился суетой и тем еще, что как-то всерьез потребовал от четырех переводяг в несколько дней перевести какую-то важную, с его точки зрения, довольно толстую книгу, сурово запретив ее разброшюровывать, что исключало возможность выполнения его же приказа. Как четверым работать одновременно с одной книгой он при этом не разъяснил. Такие случаи, справедливости ради, не были частыми, но они, сразу возмутив, потом как-то скрашивали нашу жизнь, давая возможность посмеяться, поизощряться в остроумии по поводу тугодумства начальства. А ребята были острые на язык, все подмечавшие, умевшие высмеять. Многие это знали и не хотели становиться объектом насмешек, хотя за рамки никто из нас не выходил.