Той победной весной

После этого всю ночь шел бой. Не прекратился он и утром. Больше того, разгорелся с новой сплои. Почти сутки мы дрались, не имея и минуты на отдых. Только к вечеру наконец наступило затишье. Меня к этому времени буквально качало от усталости, и я решил воспользоваться передышкой — пошел в дом, где обосновался старшина. Здесь стояла кровать с двумя большими тюфяками из лебяжьего пуха. Сняв сапоги, швырнув их под кровать, прямо в обмундировании я упал на эту райскую постель.

— Товарищ лейтенант, вы хотите вздремнуть? — спросил старшина Папков, направляясь к коробке с продуктами, стоявшей в углу комнаты.

— Да, пока тихо, передохну, — сказал я. — Потом, наверное, опять не будет возможности.

Старшина взял коробку и вышел. Я обнял подушку и закрыл глаза.

Заснул мгновенно, но тут же и проснулся. Разбудил меня кашель. Я сел на постели и огляделся. В комнате никого не было. «Странно, — удивился я. — Не приснилось же, что кто-то кашляет. Может быть, это Коневский подшутить так решил…»

Я со смехом встал и посмотрел под кровать. Но, кроме моих сапог, там ничего не увидел. Снова лег. «Наверное, кашляли на улице, а мне показалось, что в комнате».

Но сон уже пропал. Как будто это не я совсем недавно валился с ног. Но хоть и не спалось, вставать не хотелось — я лежал на постели и думал. Выговор никак не выходил у меня из головы. Да и не скоро, наверное, выйдет. Сознаюсь, не мог выносить, когда меня ругали, не любил выслушивать нотации и старался, чтобы у меня всегда было все в порядке, чтобы не за что было ругать, а тут выговор! Конечно, то, что пленный бежал, — плохо, такого нельзя было допускать. Но кто же мог подумать, что конвоир окажется раззявой? Он наказан по заслугам. Ну, а мне-то за что попало? Да еще так! За то, что отправил пленного с одним конвоиром, хватило бы и порицания…

Должен сказать, что по натуре своей наш командир был добрым человеком, заботливым, но очень легко мог вспылить, частенько выходил из себя из-за пустяка, и я, наверное, попал ему под горячую руку…

Снова кто-то кашлянул. На этот раз я не спал и вполне мог определить, что кашляли не на улице. Кашель, раздался в комнате. Я снова оглядел ее всю.

Взгляд мои остановился на большом шифоньере, который стоял напротив кровати в другом конце комнаты. И словно кто-то толкнул меня: «Встань, посмотри там!»

Я надел сапоги и шагнул к шифоньеру, распахнул дверцу и — инстинктивно отпрянул в сторону, так как в тот же миг грохнул выстрел и мимо уха вжикнула пуля. Я выхватил пистолет, выпустил в открытую дверцу шифоньера три пули подряд. Из-за одежды, висевшей на вешалке, послышалась брань, потом медленно открылась другая дверца шифоньера, и из него на пол вывалился человек в форме гитлеровского офицера. Он снова закашлял, пальцы его судорожно зашарили по полу, словно ища, за что бы зацепиться.

На звуки выстрелов в комнату вбежали старшина и еще несколько солдат. Увидев пистолет, в моей руке и фашистского офицера, лежащего на полу, они поразились:

— Кто это, товарищ лейтенант? Как он сюда попал? Что я мог ответить? Откуда я мог знать, каким образом гитлеровец оказался в шифоньере?

Старшина поднял пистолет фашиста, вытащил магазин.

— Пусто! Вам повезло, товарищ лейтенант! — констатировал он.

Да, на этот раз мне действительно повезло — гитлеровец выпустил в меня последнюю пулю.

Когда убитого повернули на спину, чтобы вытащить из-кармана документы, старшина внимательно вгляделся в его лицо и ахнул:

— Товарищ лейтенант, да ведь это же наш старый знакомый! Тот самый, который вчера сбежал!

— Не может быть!

— Точно он! Посмотрите.

Я наклонился, всмотрелся в лицо офицера. Да, старшина не ошибся — это был тот самый капитан. Как он попал в занятый нами дом? Почему спрятался в шифоньер? Хотел там пересидеть до темноты, чтобы перебраться к своим? Или ждал, что мы пойдем дальше на запад, а он сможет найти убежище понадежней? Это осталось для нас загадкой. Ясно было одно — уйти от нас — гитлеровцу все же не удалось.

УЗЕЛОК

Мы заняли небольшую немецкую деревню и стали располагаться в ней. Ко мне подошел сержант Али Сарыджалы, который размещал раненых в уцелевшем доме на окраине.

— Товарищ лейтенант, там, в комнате, старая немка, Совсем слабая. Подняться не может…

— Ну и что? Пусть остается. Ты ребят устроил?

— Нет.

— Почему?

— Не могу, товарищ лейтенант.

— Ничего не понимаю, почему не можешь? Кто тебе мешает?

— Старуха.

— Ты же сам говоришь, что она совсем слабая. Как она ухитряется мешать?

— Старуха хоть и больная, но на язык вполне здорова. Кричит, вопит, никого близко не подпускает.

— Пусть кричит, сколько ей угодно, делайте свое дело.

Сарыджалы помотал головой и начал объяснять:

— Понимаете, товарищ лейтенант, в доме три комнаты — кухня, спальня, столовая. На кухне и в столовой негде повернуться от всякого барахла. Раненых там не разместишь. Свободна только спальня. А там старуха. И никого туда не пускает. Как только подходим к двери — кричит так, будто ее режут.

— Может, она боится вас? Дайте ей понять, что вы ее не тронете.