Той победной весной

Стояла полночь, и в темноте непросто было что-нибудь различить, не то немцы давно бы обнаружили нас и открыли огонь или попытались взять в плен.

Я не переставал удивляться: как мы попали к немцам?

Откуда они тут взялись? Час назад начальник штаба полка майор Атаманов вызвал меня и, разложив передо мной карту, ткнул пальцем в квадратики населенного пункта: «Вот это село занято сегодня утром. Возьмите с собой связиста и сейчас же идите туда! Пехоте нужна наша поддержка. Будете корректировать огонь…» Я тут же вернулся из штаба в батарею и, оставив вместо себя Сашу Коневского, отправился вместе со связистом в названное майором село. Здесь должен был располагаться наш наблюдательный пункт, откуда мне надлежало передавать по телефону команды своей батарее.

То, что мы оказались в расположении врага, не укладывалось в сознании. Что это значит? Почему начальник штаба послал нас в еще не занятое нашими село? Ошибся? Странная ошибка!

Положение было, прямо скажем, идиотским. Сдвинься мы с места, нас тут же могли обнаружить… А возможно даже, что немцы нас уже видели, но в темноте принимали за своих и потому ничего не предпринимали. А двинься мы назад — это могло вызвать у них подозрение. Ничего не оставалось, как стоять и ждать. Но до каких пор? До рассвета? А что принесет рассвет? Ведь когда рассветет, нас обнаружат наверняка! И что тогда?.. Вступить в бой?.. Что ж, наверное, так и придется сделать!

Держа автомат наготове, связист осторожно выглянул из-за сосны. Я тоже снял свой пистолет с предохранителя.

— Товарищ лейтенант, посмотрите туда!.. Там, кажется, есть траншея, — вдруг обрадовано зашептал связист и показал на углубление, которое темнело невдалеке. — Разрешите, пойду посмотрю.

Я пригляделся: действительно, траншея. До утра можно было бы затаиться там.

— Давай, только поосторожней, — шепнул я в ответ.

Солдат опустился на землю и пополз к траншее. Я, еще крепче сжав рукоятку пистолета, следил за ним.

Связист скользнул в траншею. Я подождал. Никакого шума /оттуда не послышалось. Минуты три спустя он высунулся и махнул мне рукой. Я тоже пополз в сторону траншеи.

— Сюда, товарищ лейтенант, там вода, — поймал мою руку над бруствером связист и потянул меня в правый угол траншеи.

Видно, вырытая давно, она остро пахла сыростью, плесенью, стены были мокрыми. Что и говорить, убежище оказалось не очень уютным и конечно же не таким уж и надежным. Но выбирать нам не приходилось, приходилось думать, что будем делать, когда рассветет. В том, что без схватки не обойтись, я уже не сомневался. Конечно, можно было попытаться пробиться сейчас, в темноте, но мы со связистом просто не понимали, в какую сторону податься, где наши, где немцев больше, где меньше. Сдвинешься — и, как в трясине, увязнешь еще глубже, угодишь прямо в лапы или погибнешь ни за грош. Рассвет же давал нам шанс продать свои жизни подороже.

Прижавшись друг к другу в углу траншеи, мы ждали утра. У меня все не выходило из головы: как мы могли попасть в такую западню? Если начальник штаба знал, что в лесу у села немцы, зачем он послал нас сюда? Какой был смысл в этом? Не хотел же он нашей гибели… Эта мысль, словно вспышка молнии, прямо-таки ослепила меня.

Я вспомнил случай, который произошел месяц назад.

Наш полк на несколько дней отвели на отдых. По вечерам офицеры и служившие в полку девушки-связистки ходили на танцы, которые организовывались в расположившемся неподалеку медсанбате. Танцевать я научился еще в военном училище. Не хочу хвастать, но танцевал я неплохо. У нас служила телефонисткой красивая девушка с простым русским именем Маша. Она хорошо чувствовала музыку, в танце была как пушинка, водить ее было легко, и поэтому несколько вечеров я с удовольствием танцевал только с ней. Но продолжалось это недолго. Почему-то начальник штаба полка майор Атаманов вскоре запретил нам ходить на танцы. А однажды даже позволил себе отпустить по поводу танцев колкость. Произошло это на тактических занятиях. Я сидел в заднем ряду и записывал то, что говорил майор. Но вдруг у меня сломался карандаш. Я попросил у товарища ножик и стал затачивать поломанный стержень. Тут майор поднял меня и спросил:

— Чем вы заняты, Гиясзаде?

— Точу карандаш, товарищ майор.

— Поменьше увлекайтесь танцами, — сказал он, — чтобы у вас оставалось время точить карандаши и готовиться к занятиям.

Не поняв, почему майор так язвительно говорит со мной, я смолчал. После занятий товарищ, который дал мне ножик, спросил:

— Знаешь, почему майор не в настроении? Я пожал плечами. Откуда мне было знать?

— Ревнует… Когда ты танцевал с Машей, я видел, как он смотрел на вас, как нервничал. Сигарету за сигаретой вынимал… Поэтому и на танцы запретил ходить…

— Разве Атаманов встречается с Машей? — удивился я тогда.

— Встречался. А потом они поссорились. Вот он и решил, что ты дорогу перешел… что Маша тобой увлеклась…