Тоха (СИ)

Я не знаю, слышала ли меня Вероника, но она должна была чувствовать мое присутствие и физически ощущать сумасшедшие удары постороннего сердца через пульс на руке, сжимавшей ее ладонь. В этот самый миг я поклялся сам себе - если Вероника… Если сегодня был последний день когда я видел синеву ее глаз и ощущал ее аромат, Быков проживет не многим дольше ее. В том, что произошло, виноват и я тоже, но себя мне не жалко. Собственная участь предрешена. Если бы не моя трусость… Если бы я признался Руслану что Вероника Любимова должна быть моей… Если бы я только рискнул заговорить с ней… Но теперь сожалеть глупо и бесполезно. Все, что могло случиться, случилось и глядя на окровавленное тело Ники, меня больше не пугало собственное разбитое сердце.

Скорая приехала достаточно быстро. Медицинские работники заставили меня посторониться и принялись выполнять свои прямые обязанности. Нику аккуратно погрузили на носилки, буквально одним профессиональным и отработанным движением. Ей сделали несколько уколов и захлопнув дверцу, поспешили покинуть место происшествия.

Бабульку они откачали с помощью нашатыря, измерили давление, что-то еще, и оставили на попечении у подруг. Я просился сопроводить Нику, но доктора велели оставаться на месте до приезда полиции, которую они уже вызвали.

Время будто остановилось. Мне казалось приезда полиции я ждал не десять минут, а целую вечность. Крышу срывало. Мозг закипал. Я просто не мог находиться здесь и сейчас в то время как моя Златовласка, где-то там, борется за жизнь. Сомнения на счет того, что она будет выбаривать у смерти второй шанс душили словно многотонный удав. Она решила свести счеты с жизнью и вряд ли передумала. Я знал что ей нужна поддержка и слова надежды, а мне было что ей сказать.

С полицейскими я на долго не задержался. Все, что они смогли от меня услышать это то, что я просто прогуливался и случайно заметил на крыше человека. Кроме девушки я никого не видел. Из парадного никто не выбегал и никто никого не толкал, хотя шагнула она сама или оступилась, я не видел. Я честно признался, что знаком с Вероникой, но не очень близко, что она учится в моей школе и что является девушкой моего лучшего друга. Есть ли у нее враги, я не знал, как и о том, были ли у нее какие-то проблемы. Я знал, что это глупые вопросы, но все же послушно и честно ответил на них. О записке я не сказал ни слова, пусть сами разбираются кто виновен в случившемся, по закону. Мой же личный приговор зависел только от того будет ли продолжать дышать Ника долго и счастливо, или…

На вопрос «почему я бросился наводить этот беспорядок и как до этого вообще догадался?», я ответил просто «А вы бы что, прошли мимо?». Вопросов больше не было, но, на всякий случай, люди в погонах записали мой номер и отпустили, продолжая заниматься расследованием случившегося.

19

В больнице меня не пустили к Веронике находившейся в реанимационном отделении. За ее жизнь отчаянно боролись, как меня уверяли, лучшие специалисты. Время тянулось бесконечно. Доктора еще не вышли из операционной, когда в белоснежном больничном коридоре появилась дико кричавшая женщина.

Накрывая голову руками, я отчаянно качался взад вперед в большом потертом кресле холла. Мимо меня пронеслась незнакомая женщина неся с собой до боли знакомый запах персиков и солнца. Обоняние привело меня в чувства и я взглянул на истерично рыдавшую незнакомку с золотыми волосами.

Мне не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять кто это был. От рыданий этой женщины мое сердце разрывалось на миллион кусочков. Она колотила кулаками несчастную ни в чем не повинную медсестру и умоляла пустить ее к дочке. Но ни через минуту, ни через десять, никто не дал ей добра на посещение операционной.

Какое-то время я молча наблюдал за взрослой копией Вероники. Еще чуть-чуть и ее мама, казалось, сойдет с ума от отчаяния. Она была безутешна.

- Она обязательно выкарабкается.

Это были слова, которые не могли унять мать, но хотя бы давали понять, что она не одинока в своем горе. Я продолжал сидеть в кресле все в той же позе, боясь подходить к старшей Златовласке. Мне реально было страшно смотреть в ее глаза и представлять, что Вероника просто может не дожить до первых морщинок и первых седых волос. А все из-за меня!

Мама Вероники на секунду остановилась. Она прекратила всхлипывать и кричать, хотя слезы продолжали струиться по ее бледным щекам. Женщина с безумно красивыми небесного цвета глазами с надеждой смотрела прямо мне в лицо:

- Вы уверены?

Ей нужны были гарантии, и я охотно давал их, потому что мне они тоже были нужны.

- Да. Я уверен.

Смахивая слезы, оставив в покое медсестру, мама Ники быстро шагала в мою сторону. Она упала на соседнее кресло не сводя с меня глаз доводивших меня до еще большего отчаяния. Я вновь ощутил запах персиков.

- Вы знали Нику? - всхлипывая, но гораздо спокойнее, женщина механично растирала по щекам влагу.

- Да. Немного. - Я не лгал, хотя мне безумно хотелось сказать что я не просто знал ее, я жил ею последние несколько месяцев.

- А что с ней случилось, знаете?

- Не больше вашего.