Токийские легенды (Tokyo kitanshu)

— Вы простите этого макака, если он все честно мне расскажет? — обратилась Мидзуки к начальнику отдела Сакаки. — Похоже, он не злодей. К тому же поплатился за свое. Сделайте ему последнее внушение и отвезите куда-нибудь в горы Такао, а там отпустите на все четыре стороны. Тогда он больше плохих дел и не наделает. Как считаете?

— Если вы не против, я не возражаю, — сказал начальник отдела Сакаки. Затем рявкнул обезьяне: — Дай слово, что в Токио больше ни ногой?

— Даю, начальник. В Токио я никогда не вернусь. И хлопот вам впредь не доставлю. По канализации слоняться больше не буду. Я ведь уже не молод. Похоже, это хороший шанс изменить жизнь, — пообещал макак с покорностью на морде.

— На всякий случай поставим ему на хвост клеймо — для быстрого распознавания, — предложил Сакурада. — Сдается мне, где-то у нас был клейматор для строительных работ с эмблемой района Синагава.

— Только не это, — со слезами взмолился макак. — Увидят сородичи у меня на хвосте странные знаки, напугаются и не примут в стаю. Я вам все честно расскажу, без утайки, только умоляю — не надо клейма.

— Ладно, с клеймом пока воздержимся, — веско произнес начальник отдела. — А то за эмблему района на хвосте впоследствии можно и ответить.

— Как скажете, — не без сожаления ответил Сакурада.

— Итак, что же плохого было в моем имени? — пристально глядя в красные обезьяньи глазки, спросила Мидзуки.

— Если я скажу, вы можете обидеться.

— Мне все равно. Говори.

Макак озабоченно задумался. Морщины на лбу стали глубже.

— Но может, вам не слушать?

— Давай. Я хочу знать правду.

— Понятно, — вздохнул макак. — Расскажу все как есть… Ваша мать вас не любит. С самого детства и по сей день она вас не любила. Почему — не знаю. Но это так. Старшая сестра тоже. Она никогда вас не любила. И мать отправила вас учиться в Иокогаму, скажем так, чтобы от вас избавиться. Они с вашей сестрой хотели сплавить вас как можно дальше с глаз долой. Ваш отец — человек неплохой, но, к сожалению, слабохарактерный. Поэтому он не сумел вас защитить. Потому-то с самого детства вы не видели ни от кого изобилия любви. Вы должны были отчасти об этом догадываться. Но неумышленно делали вид, что не понимаете. Вы отстранились от этой правды, задвинули ее в сумрак вашей души, в самую глубину, закрыли крышку и жили, стараясь не думать о горечи, не видеть неприятности. Жили, сдерживая эмоции. Эта броня приросла к вам, не так ли? Поэтому вы утратили возможность любить кого-либо всерьез, безоговорочно и от всего сердца.

Мидзуки молчала.

— Похоже, сейчас вы живете без проблем, у вас обеспеченная семейная жизнь. Вполне вероятно то есть. Но мужа вы не любите, правда? Если родится ребенок, у вас будет все то же самое.

Мидзуки ничего не ответила. Она присела на корточки и закрыла глаза. Казалось, ее тело распускается. И кожа, и внутренности, и кости — все распадается на части. Лишь дыхание рвется наружу.

— Обезьяна, а несет всякую чушь, — покачал головой Сакурада. — Шеф, я этого больше не потерплю. Позвольте, я дам ему взбучку.

— Подожди! — вскрикнула Мидзуки. — Действительно, все так и есть. Как говорит обезьяна. Я все это понимала сама. Но до сих пор жила, стараясь ничего не замечать. Зажмурив глаза, заткнув уши. А макак-сан — он всего лишь говорит правду. Поэтому простите его. И без лишних слов отпустите в лес.

Тэцуко Сакаки мягко положила руку на плечо Мидзуки.

— Вас это устроит?

— Да, я не против. Мне достаточно, чтобы имя вернулось. Я буду жить со всем, что в нем заключено. Потому что это мое имя и моя жизнь.

Тэцуко Сакаки сказала мужу:

— Тогда на выходных бери машину и поезжай в горы Такао, а там выпусти где-нибудь эту обезьяну. Хорошо?

— Конечно. Мне все равно, — ответил начальник отдела. — Машина у нас как раз новая. Обкатаю заодно.

— Спасибо. Какими словами мне вас благодарить? — сказал макак.

— А тебя не укачивает? — поинтересовалась у обезьяны Тэцуко Сакаки.

— Нет, не беспокойтесь. Отправлять естественную нужду и блевать на новые сиденья я ни в коем случае не буду. Буду вести себя тихо и смирно. Чтобы не причинять больше хлопот.

На прощанье Мидзуки протянула обезьяне бирку Юко Мацунака.

— Лучше забери ее с собой, — сказала она. — Юкко же тебе нравилась?

— Да, она мне нравилась.

— Бережно храни ее. И больше не кради имен у других людей.

— Да-да, я буду хранить эту бирку как зеницу ока. И с воровством завяжу раз и навсегда, — серьезно посмотрев на Мидзуки, пообещал макак.

— И все же почему Юко Мацунака перед смертью отдала свою бирку именно мне?

— Этого я тоже не знаю, — ответил макак. — Но, во всяком случае, благодаря этому мы смогли с вами встретиться и поговорить. Это, видимо, тоже зигзаг судьбы.

— Пожалуй, — промолвила Мидзуки.

— Я сделал вам больно?

— Да, — ответила Мидзуки, — думаю, сделал. Очень больно.

— Извините. Честно — я не хотел ничего вам говорить.

— Да ладно. Где-то в глубине души я понимала все это сама. Но рано или поздно должна была встретиться лицом к лицу с этой реальностью.

— Вы меня успокоили.

— Прощай, — сказала Мидзуки обезьяне. — Вряд ли мы встретимся опять.