Токио и плантации жемчуга

Но с этого дня стройка начала набирать обороты, и чем дальше, тем страшнее. После обеда я забегал на стройку, брал ломик и начинал расковыривать свежий бетон в стыках колонн и балок. Тут же начинался скандал.

– Василий Маркелыч, ты что, с ума сошел? Ни в одном стыке не сварена арматура.

– Вот паразиты! Я же им сто раз говорил. Они в обед, как нажрутся биомицина (имелось в виду «Бiле мiцне»), так одна дурь в голове. Ну, я им завтра устрою.

– Какое там завтра! Бетон же схватится. Сейчас нужно варить. Рухнет же поликлиника – детей угробит! Сейчас же напишу в книгу авторского надзора.

– Вообще-то оно и так никуда не денется. Да ладно уж, пиши. А вообще, нужно отсюда когти рвать. Не стройка – сплошной кошмар.

– А чем же она хуже других?

– А то ты не знаешь! Кроме твоих неприятностей, так вокруг же частный сектор. А страшнее этого нет.

Это я хорошо знал. Когда я появлялся в первые разы на площадке чтобы решать, какой домик снести, я брал участкового, потому что меня встречали с двустволками.

– А ну, отвали на полверсты, а то шарахну по ногам, и суд меня оправдает. Ты шуруешь по моему частному владению, а я его защищаю. А на ментов я с прибором – я у себя дома. Не подходи, говорю по-хорошему, не доводи до греха!

Над склоном, на котором лепились заборы и хибары частного сектора, стоял густой дух сивухи и шел дым из труб, несмотря на теплую погоду. Отселяемым готовили квартиры на Минском массиве в девятиэтажках, где особенно самогон не погонишь. И этот процесс шел настолько интенсивно, что создавалось впечатление, что они перед переездом запасаются этим благородным продуктом как минимум лет на десять.

– Ты еще не знаешь, что такое частный сектор, – продолжал прораб. – Завез я пять контейнеров кирпича. На следующий день нет ни одного. Все за ночь спи…ли. Через три дня привез самосвал с силикатным кирпичом. Через два дня, как корова языком слизала. Даже арматуру уволокли – на кой хрен она им сдалась? Начал ставить забор с воротами. Так вот этот забор, туды его мать, больше трех дней не стоял. Сначала из шалевки – растащили, потом из сороковки с гвоздями соткой – ползабора за ночь разобрали на доски. Сейчас в тресте обещали стальную сетку. Хрен его знает – выдержит или нет.

Когда пошли кирпичные перегородки, стало совсем плохо. Я приходил на стройку и смотрел на них с ужасом.

– Маркелыч! Что же это за стенка с пузом в полметра? Я пишу – переложить.

– Пиши, что хочешь, а перекладывать кто будет? Все каменщики сбежали в кооперативы – там платят в три раза больше. А осталась, блин, одна шантрапа – пацаны, что раствор подносили. А они кроме как жрать биомицин и чернила («Червоне мiцне») ни хрена не умеют. А наряд ему закрой, иначе и он навострит лыжи.

И все-таки что-то доделывали, что-то переделывали – стройка шла. Параллельно навалились новые проекты. Проснулся «Восход» с заказом на проект огромной школы.

И тут вдруг среди суровых будней засветила, заискрилась совсем, казалось, несбыточная мечта, яркая звезда – поездка в Японию, да еще на целый месяц.

Я жил надеждой, но шансов было, скажем прямо, немного. На Украину дали четыре места. Одно из них отдали в Днепропетровск, второе – в Харьков, третье – вице-президенту Союза архитекторов. Это место было незыблемо, так как Гладуш был назначен руководителем группы. Он пришел в Союз из ЦК. Но, как показал дальнейший опыт проживания в одной каюте, человек он был общительный, довольно приятный и деловой. Оставалось одно место. В финале этого отбора остались мы с одним архитектором с равными шансами. Он построил много интересных объектов в Киеве, я – тоже, но, в основном, по Украине; он был в правлении, я тоже; он был моложе меня и меньше работал в Союзе, зато у него было все в порядке с пресловутой пятой графой. Собралось правление – все наши хорошие знакомые и началась тягомотина – никто не хотел высказываться. Тогда я попросил слова.

– Вы все хорошо знаете и меня, и его и как коллеги и приятели боитесь обидеть кого-нибудь из нас. Это вполне естественно. Поэтому я предлагаю следующее: мы сейчас с коллегой пойдем погуляем, выпьем кофе, а вы все обсудите без нас, а потом тайно проголосуете, чтобы не было обид. А мы через сорок минут вернемся.

Все согласились. Когда мы вернулись, оказалось, что повезло мне. Коллеге я сказал:

– Ты меня извини, но все было по-честному. А расстраиваться тебе не следует по двум причинам. Во-первых, еще неизвестно выпустят ли меня, во-вторых, ты человек молодой и сумеешь поездить намного больше меня.

Как оказалось в дальнейшем, поездки он наверстал с лихвой. Что же касается разрешения на выезд, то я, действительно, не был в нем уверен после беседы в известном учреждении на Печерске. Но, как это ни странно, разрешение все-таки пришло.

В СТРАНЕ КЕНДЗО ТАНГЕ И КУНИО МАЭКАВА